Татьяна Нильсен - Зелье забвения

– Аборт делать не будешь. Бог дал такое счастье и хвала ему. Вырастим и выкормим! Рожай!

А письма он отправлял часто. Писал, что скучает, любит, грустит и хочет быть рядом, особенно когда узнал, что Лида беременна. Он присылал деньги – доллары. Грек складывал в несколько слоёв бумагу, а между три раза по стодолларовой купюре. Это для того, чтобы деньги невозможно было рассмотреть на свет и украсть. Так он делал несколько раз и Лида с матерью купили в магазине «Берёзка», где торговали отличными, заграничными товарами только на валюту, датский холодильник серебристого цвета «Rosenlew», две пары финских зимних сапог, канадскую дублёнку для Лидии и много всяких вещей для малыша. В то время в магазинах просто невозможно было достать что-то приличное, и эти вещи были просто писком моды. Он звал её в Грецию, но поехать в капиталистическую страну было делом практически невозможным. Самое большое на что они могли рассчитывать это встретиться в Болгарии на «Золотых песках» или в Венгрии на озере Балатон. Сам он приехать не мог, потому что постоянно тренировался и вскоре после рождения Павлика грек стал чемпионом мира в гонках Формулы 1. Об этом Лида узнала из новостей по телевизору, случайно услышала, когда в программе «Время» передавали новости спорта. Позже он прислал радостное письмо и снова доллары. Она не понимала почему он присылает деньги таким образом, а не почтовым переводом, но спросить стеснялась – вроде как выпрашивает деньги на постоянной основе. Маленький Пашка занимал всё её время, мать работала посменно на фабрике, и помогать ей было некому, поэтому любовь к Дракопоулосу постепенно ушла на второй план. Когда она устроила сына в садик и вышла на работу, чувства сместились вовсе на третий. Да и его пыл постепенно угасал, денежные письма появлялись всё реже, вскоре и вовсе сошли на нет. Но любовь Лидии не померкла совсем, она ещё долго тосковала и плакала в подушку. В ней тлела и долго жила обида за то, что он оставил её одну с ребёнком в стране тотального дефицита, вынужденную еле сводить концы с концами в то время, как он барствует в своей Греции.

– Мам, но время менялось, появились сотовые телефоны, компьютеры, интернет, есть возможность без проблем выезжать в любую страну мира. Почему ты не пыталась его найти?

– А зачем? Он же не пытался найти и вернуть меня.

Лида задумалась. А почему она никогда не хотела выяснить о нём хоть что-нибудь? В глубине души, сама себе отвечала на этот вопрос – просто боялась узнать о нём то, чего просто не хотела знать. Например что он женат, что у него счастливая, большая, греческая семья. Она предпочитала верить в то, что он до сих пор верен ей, любит только её и что они когда-нибудь будут вместе. Её размышления перебил Пашкин голос:

– Может ты и права. Он же был в курсе о моём существовании и никогда не пытался увидеть.

– Я конечно же посылала твои фотографии, писала каким ты растёшь, и этого для него, наверное, было достаточно. Греческие мужчины любвеобильны и ветрены – это моё убеждение. Надеюсь, что ты не будешь таким, и скоро у меня будут внуки.

Лидия встала из-за стола, чмокнула сына в макушку и отправилась на кухню мыть посуду. Воспоминания всколыхнули былые чувства – любовь, обиду, ревность. Она вспомнила как болел маленький Пашка, как тяжело было жить, когда началась Перестройка, как хоронила маму. И рядом никогда не было надёжного, мужского плеча. А уж сейчас, когда сын опора для неё, она не собиралась терять свою свободу и связываться узами брака, хотя претендентов хватало.

Пашка принёс из комнаты грязные тарелки, бокалы и открыл ещё одну бутылку розового вина.

– Мам, давай ещё выпьем, а посуду я сам позже помою.

Лида вытерла о фартук руки, они опять сели напротив друг друга, уже на кухне. Пашка разлил вино и торжественно произнёс:

– Теперь выпьем за нас с тобой! – чокнувшись, опрокинул в себя полный бокал, перевёл дух и продолжил. – А может он помер?

– Кто? – Лидия легко захмелела и не сразу сообразила, что сын вернулся к прежней теме. – А, Дракопоулос? Не могу знать, хотя профессию он имел опасную.

– Да не опаснее чем у шахтёра или космонавта. Живёт наверное на вилле возле моря толстый, старый хорёк и в ус не дует. – презрительно произнёс Пашка.

– Не говори про отца плохо! – и прыснула от смеха. – А про старого хорька ты наверное угадал! Ему сейчас где-то семьдесят. Вот то, что ты любишь в машинах ковыряться, так это точно его гены. Так выпьем за твоего папашу, я ему невероятно благодарна за то, что у меня есть ты!