Ольга Постнова: Проклятие дьяка Лютого

«Это не исключение, а слова, имеющие смысл в живом мире. Только в живом, но не там, где…»

«Предположим, предположим, – поторопилась согласиться Аделаида. – Есть идеи?»

«Пока нет. Мы не выяснили причину ярости Лютого, а, значит, не можем ее устранить. Наша единственная зацепка – памятник с могилы старшего Гальтского. Так говорит дядя Сережа. Он хочет добраться до сути».

«До чего? – Аделаида почувствовала холодок, пробежавший по спине. – До чего он хочет добраться?»

Андрик, как показалось Аделаиде Денисовне, смутился и неуверенно пояснил:

«Дядя Сережа обнаружил надписи на камнях, но прочесть их сейчас не представляется возможным: время разрушительно».

«Андрей, я слышала, Дмитрий Гальтский умер в Феодосии».

«Дмитрий? Нет, смерть застигла его за границей, но похоронен барон на нашем кладбище. Я знаю точно. В Феодосию он уехал из Полончаков, будучи еще совсем молодым, а сюда его перевезли для последнего упокоения. Но дядю Сережу не интересует могила барона Дмитрия. Куда интереснее захоронение старого Гальтского, папеньки Дмитрия… То есть, я хотел сказать, надгробье представляет интерес».

«Понятно. Откуда у Рубцова проклятая книга?»

«Она была в их семье еще до рождения дядя Сережи. С нее-то, собственно, началось его увлечение историей. Не думайте о нем плохо: Рубцов понятия не имел о последствиях дарения. Он просто исполнил волю Лютого, как исполняют завещанное».

Вернувшись из мира воспоминаний, Аделаида увидела склонившегося над книгой Кондрата. Он хмурился и морщился, пытаясь вникнуть в смысл предначертаний.

Лариса Макарьевна стояла рядом с Кондратом Ивановичем и нервно теребила лисье манто.

– Прекратите уже гипнотизировать книгу, – зло прошептала она. – Читайте вслух! Мы должны знать, к чему готовиться.

Икона нахмурился, что-то проворчал и медленно, против своего желания, прочитал:

– «Страшный кормчий, зря и видя корчи тела вашего, откроется оку вашему и улыбнется вам, и поманит вас. И страдания ваши столь велики, что рады вы кормчему так, как радуются истязаемые жаждою и гладом мору пришедшему, ибо это избави от жажды и глада».

– «Корчи тела». Напоминает сегодняшний случай с Романом, – прищурившись, заметила Лариса Макарьевна и мрачно добавила: – Книга довольно толстая, в ней проклятий ни на одну сотню лет хватит. Хотя, смотря с какой частотой они будут воплощаться… Я изменила свое решение о сожжении книги.

Кондрат смотрел на Ларису с изумлением и, кажется, ловил каждое слово. Оказывается, когда Лариса не вопит, то голос у нее становится довольно приятным.

– Да, – согласилась Аделаида, – книгу необходимо изучить и, думаю, лучше всего с поставленной задачей справятся люди, уже имевшие знакомство с подобными делами. Я продолжаю сомневаться в проклятиях, однако, консультация с представителями э-э-э… этой дисциплины, будем так говорить, может оказать нам существенную помощь. Во всяком случае, не окажется лишней. Продолжите, пожалуйста, Кондрат Иванович.

– «И не спастись от возмездия за грехи ваши ни вам, ни преданным вам. Острой… Здесь страница истлела, слово потерялось, – пояснил Кондрат и быстро дочитал фразу: – Пронзит чело ваше и в крови захлебнетесь вы».

Лариса Макарьевна устало вздохнув, присела на стул.

– Чушь какая! Разве можно пронзить чело? Это же лоб, кажется? Сердце – другое дело… но лоб? Чело можно разбить или… гадость, фу.

Невидящими глазами Кондрат Иванович уставился в окно, долго молчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Через некоторое время он почувствовал тяжелые вопросительные взгляды и, наконец, счел нужным дать объяснение:

– «Быстро его поражает он в бляху косматого шлема, и пронзает чело». По-моему, это из Илиады Гомера, но я могу ошибаться. Я не помню, но, кажется, где-то читал… по-моему… или мне приснилось, или Андрик читал. Он же просто помешан на истории всякой. Так что, в принципе, чело имеет право быть пронзенным: с Гомером не поспоришь.

Очень может быть, Лариса Макарьевна поспорила бы даже с Гомером, однако грозный вид Кондрата охладил ее страсть к дискуссиям.

***

Еще в начале пути Марте мерещился огромный белокаменный особняк с балконами, террасами, бельведером, коринфскими колоннами и галереями. Мысленно переносилась она в большую гостиную, где на стенах, обитых расписной тканью, висели картины и портреты баронов Гальтских, в углах, скрывшись за жардиньерками, стояли ломберные столики, а в старинном зеркале, замутненном дыханием прошлого, если долго-долго вглядываться, можно было бы заметить беззвучно вальсирующие тени.