Ольга Постнова: Проклятие дьяка Лютого

– Тем более, Рубцов теперь вряд ли обидится. – Аделаида Денисовна смотрела в окно, тихо и задумчиво улыбаясь.

– Вот, как мы поступим, – Роман Владимирович поднялся, оглядывая всех строгим, спокойным, без тени нервозности, взглядом. – Забудем этот разговор. Я не могу всерьез принять ваше предложение. Намереваюсь считать его шуткой.

В угрюмых лицах собеседников Гальтский прочитал протест.

– Упрямцы, – он укоризненно покачал головой. – Нельзя же во всех несчастьях обвинять обычный предмет. Неужели вы думаете откупиться от бед сожжением единственного экземпляра ценной книги? Нет, мои хорошие, боюсь, таким способом нам не решить проблем.

– Реши другим! – воскликнула Лариса Макарьевна и повелительно топнула ножкой. – Я предлагаю избавиться от жути навсегда самым решительным образом.

Гальтский погрозил пальцем и улыбнулся.

– Нет, Ларочка, нельзя уподобляться варварам даже при таких обстоятельствах. Книга бесценна.

– Все имеет цену, – вмешалась Аделаида. – Я предлагаю ее продать. Мне кажется, она заинтересует коллекционеров или историков.

– Продать подарок? – удивился барон. – Нет, подобное предосудительно.

– Напрасно. Деньги не помешали бы в хозяйстве, – хмыкнула Лариса Макарьевна. Осознав, что вдруг оказалась на стороне Аделаиды, тут же внесла свое предложение: – Предлагаю подарить музею. Пусть там лежит.

Кондрат нахмурился, опустил голову и заговорил, лишь почувствовав вопросительные взгляды.

– А перестанут ли действовать проклятия? – прогудел он. – Если механизм уже запущен? Отдав источник в другие руки, мы рискуем навлечь беды на совершенно незнакомых людей, да и свои вряд ли отменим или отсрочим. В довершении всего, лишимся шанса исправить ситуацию. Не лучше ли держать книгу там, откуда ее можно в любой момент изъять, в случае необходимости?

Немного помолчав, выдержав глубокомысленную паузу, все одобрительно кивнули.

– Мы зароем ее в саду, – заявила Лариса Макарьевна. Она решительно встала, намереваясь приступить к осуществлению плана немедленно.

– Нет, нет, – сказал Гальтский. – Ничего мы не будем закапывать, зарывать, хоронить. Я обещаю исполнить все наилучшим образом. Дайте только время.

– Как раз, со временем у нас туго, – угрюмо пробурчал Кондрат.

Барон весело рассмеялся:

– Кондрат, голубчик, позволь хотя бы кофе допить.

Насладившись ароматным напитком, Роман Владимирович, медленно прошелся по комнате, разминая ноги и, хитро поглядывая на застывшую в ожидании компанию.

– Поверьте, друзья мои, я придумал забавный тайник. Он сможет обмануть все проклятия. Доверяете ли вы мне?

– Доверяем, доверяем, – быстро проговорила Лариса Макарьевна, давая понять – срок рассуждений истек.

Барон улыбнулся и подмигнул Кондрату. Но, как только Гальтский перешагнул порог, улыбка исчезла, оставляя на лице тень тревоги.

***

«Разговор за столом получился крайне мрачным, – думал он. – Сплошные нервы. Так язву можно заработать. Вот, пожалуйста, уже легкое недомогание наблюдается. Как они накинулись на книгу! Взрослые люди, а ведут себя, как дети».

Гальтский не испытывал большой симпатии к подарку Рубцова, но при жизни дарителя избавиться от него не посмел. А сейчас, при странно сложенных обстоятельствах, об уничтожении или удалении книги не могло быть и речи. Отдать дань малодушию, признаться в суеверном страхе – позор, бесчестие. Разве не трусость худшее из всех зол? Необходимо запрятать книгу под замок, а ключ спрятать.

«Да, именно так. Если кто-то и скажет, мол, Гальтский-то струсил, так честно признаюсь: простите великодушно, господа, осторожность никогда не бывает напрасной. Хорошо геройствовать, рискуя одним собой, а вокруг меня люди… А мысли, однако, дурные, нервные, тесные. – Роман Владимирович остановился и болезненно поморщился. – Неужели, впрямь язва? Ну, полно тебе, Роман, нудить. Что ты, право слово? Сделай дело, а после болей на здоровье».

Гальтский еще раз повторил про себя нелепую фразу, усмехнулся и пошагал вверх по лестнице в библиотеку.

Это было большое помещение, выходившее окнами в сад. От окон к центру комнаты тянулись стеллажи, вдоль стен стояли громоздкие шкафы, обитые плотной тканью, давно потерявшей свой изначальный цвет. В углу, притиснувшись вплотную к шкафу, притулился высокий узкий ларь, при необходимости служивший столиком для писем.

Барон любил книги и мог засиживаться в библиотеке с утра до вечера, листая страницы, размышляя над судьбами людей, вспоминая сюжеты своей жизни, большая часть которой уже скрылась за шторой лет. Иногда ему казалось, будто прошлое возвращается: такими яркими и зримыми являлись ему картины памяти.