Ольга Постнова: Проклятие дьяка Лютого

«Старость приближает прошлое и удаляет будущее, – сказал однажды Рубцов. – Мы должны бояться делать подлость, иначе рискуем очень скоро встретиться с ней лицом к лицу».

Здесь, среди книг, в окружении воспоминаний, Роман Владимирович чувствовал себя спокойно и уютно. Единственное, чего барон побаивался – это удушливой тоски, сжимающей сердце всякий раз, когда он поворачивался к окну и видел торчащие из земли фрагменты бывшего особняка Гальтских. Они напоминали старинные покосившиеся надгробья на заросшем кладбище. Впечатление усилилось, когда Рубцов привез в сад два «всамделишных», по словам Андрика, ритуальных памятника. Один из них был «временно экспроприирован» с могилы старика Гальтского, отца последнего барона, Дмитрия, другой принадлежал управляющему имением Александру Иконе, прадеду или прапрадеду Кондрата; эту тонкость знал Андрик, а Кондрат Иванович мало обращал внимания на детали, не относящиеся к реальной жизни.

«Для реставрации», – коротко пояснил Рубцов. Надо ли говорить, что такой гость приносил множество хлопот и далеко не всегда приятных забот, позволяя себе слишком много вольностей? Намерения свои он держал при себе, а, приняв решение, ставил хозяина перед фактом, считая обсуждения излишними.

Роман Владимирович редко перечил своевольному гостю, но взятые с могил и установленные в саду печальные ангелы вызвали бурю протеста. Впрочем, он не решился высказать претензии вслух. Обида вскоре простилась, а после гибели Рубцова растаяла вовсе, а два надгробья так и остались в саду.

Приходя в библиотеку, Роман Владимирович первым делом опускал жалюзи, загораживаясь от макабрического пейзажа, созданного временем и капризом Рубцова. Так же поступала и Лариса Макарьевна, забегавшая в книжную комнату перевести дух после очередной перепалки с Аделаидой.

Аделаида, Андрик и Кондрат с завидным хладнокровием всегда поднимали реечные шторы к самому потолку. Для Андрика и его дяди мрачная запущенность сада были делом привычки. Аделаида считала себе слишком практичной женщиной: она не одобряла «дикую выходку безумца Рубцова», но удерживалась от критики, осознавая себя пока еще только гостьей.

Прошло пятнадцать минут томительного ожидания.

– Видимо, далеко прячет, – сказал Кондрат Иванович, нарушив молчание.

– Что он задумал? – с тревогой произнесла Лариса Макарьевна. – О каком тайнике говорил?

– Думаю, Роман Владимирович намекал на старый ларь, сколоченный моим дедом из церковных икон, – ответил Кондрат Иванович и, немного погодя, пояснил: – Не глумления ради, а для спасения.

– Я пойду и потороплю его, – предложила Аделаида Денисовна.

– Мы все пойдем, – решила Лариса.

Поднявшись на второй этаж, они тут же услышали глухие стоны. Первой в библиотеку ворвалась Лариса Макарьевна. Ее громкий вопль, срывающийся, переходящий в стенания, непременно переполошил бы всю деревню, останься в ней люди:

– Уби-и-и-и-ли!

Гальтский лежал на полу, у книжного шкафа, скорчившись, словно дите в утробе матери. От крика Ларисы барон конвульсивно дернул головой и застонал. Он попытался подняться, упал и неловко перекатился с боку на бок.

– Скорую! – скомандовала Аделаида. – Кондрат Иванович, уложите Романа Владимировича на диван, а я…

Роман Владимирович открыл глаза. Его взгляд был затуманен переживаемой болью и страхом.

– Не надо врача, – чуть слышно просипел он. – Нельзя врача. Кондрат сам… Ой, Кондрат, скажи им, чтобы ушли. Мне дурно. Уйдите!

Кондрат Иванович без церемоний вытолкал из комнаты взволнованных женщин, пообещав справиться с недугом барона без посторонней помощи. Кондрат не сомневался в диагнозе – отравление.

***

Вернувшись в комнату, служившую и гостиной, и столовой, а по заведенному определению – в переднюю, Лариса Макарьевна опустилась в старое кресло, задвинутое в угол, и заплакала. Она закрыла лицо ладонями, будто желая утаить от равнодушной Аделаиды свои горькие слезы.

Случай с бароном произвел на Аделаиду Денисовну не меньшее впечатление, но она мужественно сдерживала эмоции и старательно отводила взгляд от кресла, где сидела Лариса.

Прошел час или полтора. Из угла комнаты доносились квохчущие звуки. Все это время Аделаида молча выслушивала слезливые упреки в свой адрес и, отвернувшись к окну, ощипывала листья герани.

Гальтский ошибался, полагая, что Лариса не догадывалась о мимолетной влюбленности в нее барона. Женщина неглупая и наблюдательная, она точно угадала момент вспышки чувства и момент угасания – исход прогнозируемый. Она готовилась к подобному развитию событий, поэтому восприняла роковой удар мужественно. Лариса Макарьевна прекрасно понимала: в любви зрелость, со всей своей мудростью и жизненным опытом, всегда проигрывает первый бой с молодостью. Но первый бой, как известно, не исход всей битвы.