Ольга Постнова: Проклятие дьяка Лютого

– Чуть теплая, – уныло произнес он.

Роман Владимирович смотрел остекленевшими глазами в угол, где лежали три полена, приготовленные на завтрашний день, и почерневшая от сажи кочерга.

– Может быть, хоть одно поленце? – хныкающим голосом попросила Лариса Макарьевна.

– А, может быть, и не одно, – неожиданно для всех поддержал Ларису Кондрат.

– А, может быть, и не только поленца, – задумчиво сказала Аделаида.

– Вы с ума сошли? Опять старая песня? Сколько можно говорить об одном? – Роман Владимирович в ужасе схватился за щеку, точно у него внезапно разболелся зуб. – Вы предлагаете сжечь книгу? Вы с ума сошли! Это же подарок друга…

– Хорош друг! – взвизгнула Лариса Макарьевна. – Подарил такую жуть. Все эти годы он спокойно смотрел, как твои дела приходят в упадок, а сам радовался.

– Ну…

Слова Ларисы Макарьевны разбудили убаюканные дружбой с Рубцовым сомнения. Роман Владимирович и сам не раз задавался вопросом, зачем Сергей преподнес ему книгу? Отчего так легко уступил дорогой душе коллекционера раритет? Зная о пристрастиях Рубцова к старине, особенно малоизученным, и тем более, неизученным источникам, невозможно поверить, будто этот человек так просто расстался с полученным в наследство единичным экземпляром своей коллекции. Какие цели он преследовал?

Роман Владимирович опасался прямым вопросом задеть чувства Рубцова и подступался к теме деликатно, с дипломатической тонкостью, напуская тумана, размывая смысл. Сергей либо молчал, либо пожимал плечами, считая ответ очевидным или необязательным.

Однажды, еще при жизни Рубцова, но, разумеется, в его отсутствии, Лариса Макарьевна завела ту же пластинку: «Зачем он подарил такую жуть? Почему желает тебе несчастий? В твоем возрасте вредно терпеть нахальство молодости. Когда все закончится?».

Андрик, сидевший в чулане и тайно лакомившийся вишневым вареньем, припасенным Ларисой Макарьевной для вечерних чаепитий, услышал разговор и вошел в комнату. На мальчика никто не обратил внимания. Когда он заговорил, на него посмотрели удивленно и встревожено, хотя Андрей всего лишь процитировал надпись на книге: «Передано ученику моему Дм. Гальтскому. Вручено ему по прибытию в Ф… С почтением к даровитой юности, Лютый Дьяк».

Андрей, копируя Рубцова, нервно передернул плечами и пояснил недоумевающему собранию: «Поскольку вы, Роман Владимирович, являетесь прямым потомком Дмитрия Гальтского, значит, книга – ваша». Резко развернувшись, он изобразил танцевальное «па», и довольно дерзко спросил, обращаясь к Ларисе Макарьевне:

«Что вас еще интересует, мадам? Кажется, вы просили пояснить, отчего Рубцов желает зла Роману Владимировичу? – Андрик театрально развел руки в стороны, распахнул глаза, выпятил нижнюю губу, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень недоумения. – Странная постановка вопроса. Рубцов вернул хранившийся у него, но не принадлежавший ему предмет. Кажется, еще вы интересовались концентрацией неприятностей и временем их распада? Так вот: покуда книга не будет вручена тому, кому назначена в дар, покоя ждать – напрасный труд».

«Это Рубцов сказал?» – Лариса Макарьевна обиженно фыркнула.

«Это я говорю». – Андрик смотрел внимательно и серьезно.

Аделаида Денисовна подошла к Андрею, присела на стул и взяла его руки в свои.

«Ты действительно так думаешь? – спросила она спокойным ровным тоном. – Ты ведь не намереваешься испугать нас до смерти ради любопытства?»

«Вас, конечно, нет, – улыбнулся мальчик и, осторожно высвободив руки, смущенно спрятал их за спину.

«Но как мы выполним требование?»

«Не знаю, – признался Андрей уже без всякой сценической наигранности. – Дмитрий Гальтский умер в тысяча восемьсот девяносто девятом году, если верить надписи на надгробье. На момент смерти ему было пятьдесят девять лет. Почему Лютый не передал ему книгу, если была возможность – неизвестно. Зачем, какими путями она оказалась в семье Рубцовых – тайна».

Из мира воспоминаний Гальтского выдернул звонкий голос Ларисы:

– Друг называется! Таких друзей…

– Сережа не желал мне зла, – твердо ответил Роман Владимирович. – Он просто не знал о моих проблемах. Он бы непременно помог. Сергей был человеком великодушным. Не надо говорить о нем плохо… Не принято так о покойниках. А от тебя, Кондрат, я такого совсем не ожидал. Рубцов к тебе всегда очень хорошо относился, а ты…

– Может быть, – зарокотал Кондрат Иванович. – Но подарок это не сам человек, от подарка я предпочел бы избавиться.