Михаил Вершовский: Симфония апокалипсиса

— Я не настолько учен, как следовало бы… Как могу я защитить орден должным образом? Я узник папы и короля Франции, и у меня всего лишь четыре денье, которые я мог бы потратить на его защиту.

«Словно откупиться от этих страшных обвинений можно деньгами», — с горькой иронией подумал Климент. И после короткой паузы де Моле стал сыпать именами. Именами тех, кто участвовал в этих богомерзких обрядах, и тех, кто ими руководил. Впрочем, Великий магистр делал это на каждом допросе. Менялись лишь имена. Все названные бывали допрошены и признавались в содеянном, получая пожизненное заключение. Но если, признавшись, они впоследствии отрекались от показаний, суд объявлял их нераскаявшимися еретиками. А это означало — костер . Более семидесяти рыцарей окончили жизнь в страшных муках, сгорая живьем под радостные вопли толпы.

А всесильный некогда де Моле закончил свою покаянную речь заливаясь слезами и, стоя на коленях, умолял суд подвергнуть его пыткам, дабы братья его не могли сказать, что он добровольно явился причиной их гибели.

Конечно же, ему в этом было отказано: в пытках не было ни малейшего смысла, ведь Магистр сам охотно признался в том, в чем признавался всякий раз, когда представал перед судом.

«Как? — дивился Климент, морщась от боли в желудке. — Как мог Совет ордена избрать этого безвольного, даже трусливого человечка Великим магистром?» Более того, сообщив о существовании тайного устава ордена, Магистр добавил, что сам он его только видел, но никогда не держал в руках.

И сейчас, сидя за одним столом с королем Франции, отпивая мелкими глотками бархатное густое вино, папа вспоминал, как тогда же, на допросе де Моле, ему пришла в голову мысль, как могли бы тамплиеры «оправдать» богохульственный обряд. А что, если они делали это в память трехкратного отречения апостола Петра? Их, безусловно, подвергли бы порицанию за подобную немыслимую глупость — но все-таки глупость , а не преступное богохульство ! А это позволило бы сохранить и орден, и жизни многих бесстрашных рыцарей, доказавших свою верность Церкви в жестоких сражениях с сарацинами. И еще одна загадка: ведь вдобавок к своему тугодумию и малодушию сам Жак де Моле никогда не был участником сражений на Святой земле. И вдруг — Великий магистр! Поистине, все допросы и дознания не вскрыли и десятой доли тех тайн, которые плотным коконом покрывали то, что было орденом рыцарей Храма… Короля Франции, судя по всему, это занимало очень мало. Для него куда важнее была тайна исчезнувших сокровищ тамплиеров, которые позволили бы подлатать изрядно прохудившуюся казну монарха.

Стража, разгоняя зевак, торила в толпе проход, по которому двигалась повозка, запряженная двумя лошадьми. На повозке, удерживаемые цепью, покачиваясь на ослабевших ногах, ехали четыре одетых в лохмотья человека. Когда один за другим они спустились с повозки и начали подниматься по ступенькам, ведшим на эшафот, толпа единой волной хлынула к ним, словно желая погрести под собой, но тут же откатилась, наткнувшись на острия алебард стражи, которая явно не расположена была шутить.

Поднявшись на эшафот, четверо обвиняемых по приказу парижского прево сели на скамью, назначения которой зеваки до тех пор никак не могли понять. Сев, все четверо, как по команде, опустили головы, словно не решаясь смотреть в лица окружавших их со всех сторон людей. Со своего кресла на ступенях Нотр-Дама поднялся архиепископ Санса Гийом Парижский, он же инквизитор Франции, Выпрямившись, он ударил епископским жезлом о мрамор. Толпа мгновенно стихла. Лишь изредка там и сям раздавался шепот:

— Который же из них де Моле? Шарней? А кто из них де Гонвиль?

Ответить на этот вопрос даже человеку, знавшему четырех несчастных, еще несколько лет назад бывших высшими сановниками ордена, было бы непросто. Лохмотья, через которые проглядывали истощенные тела, седые бороды до пояса, изможденные лица, низко опущенные головы. Впрочем, зевакам недолго пришлось мучиться догадками, ибо со ступеней собора прозвучал звучный голос Гийома Парижского:

— Годфруа де Гонвиль, бывший магистр Аквитании, повелеваю вам встать!

Узник, сидевший дальше всех от собора, с трудом поднялся на ноги.

— На всех слушаниях суда вы подтвердили свершение вами и другими рыцарями Храма богохульственных и богопротивных деяний.

Магистр Аквитании молча кивнул. Инквизитор Франции продолжал:

— Решением суда и папского собора вы приговариваетесь к пожизненному заключению в одной из тюрем Его Величества короля Франции. Садитесь.