Нэнси Холдер - Багровый пик

– Уехать? – эхом повторила она за ним, как будто не поняла значение слова «уехать». Он бы тоже его не понял, если бы Эдит не разбудила что-то в его сердце. Она дала ему надежду. Томас чувствовал, что смотрит на мир другими глазами. Сейчас он, покачиваясь, в ужасе смотрел на свою партнершу по смертным грехам, сбитый с толку и трепещущий.

Они смогут заслужить Искупление. Сейчас они стоят на краю бездны, и впервые в жизни Томасу пришло в голову, что они в состоянии воспарить над Багровым пиком. Крылья нужны не только бабочкам и ночным мертвым головам. У горгулий они тоже имеются.

– Да, – ответил он сестре. – Ты только подумай. У нас осталось достаточно денег. Мы можем начать новую жизнь.

– Где? – Люсиль была потрясена. – Куда мы можем уехать? – Она слушала брата. И, может быть, даже верила ему. Она рассматривала варианты, при которых он может оказаться прав, и они действительно смогут начать новую жизнь.

– Да куда угодно. Главное оставить это все позади.

– Куда угодно, – повторила Люсиль, как будто пробовала эти слова на вкус. Казалось, что она изучает эту перспективу на ощупь, как слепая. Стоящая рядом с ним на краю смертельно опасной скалы.

Томас почувствовал облегчение. Они спасены. У них есть надежда.

– Пусть имя Шарпов умрет вместе с этими шахтами. Пусть этот Дом провалится сквозь землю. Мы столько лет пытались сохранить эти гниющие стены и не дать им развалиться. Мы будем свободны, Люсиль! Свободны от всего этого кошмара. И мы сможем быть все вместе…

– Все ?

Только сейчас Томас понял смысл своих слов. И что сказал он именно то, чего говорить не следовало, и сказал это в самый неподходящий момент.

– Ты ее любишь? – агония, исказившая лицо сестры, пронзила его сердце. Он вспомнил все те разы, когда ее били тростью или хлыстом, а она смотрела на него и слезы ручьями текли у нее по щекам – любя его, она брала на себя всю тяжесть наказания. Сейчас на ее лице было больше боли, чем во все те разы, вместе взятые. Томас не хотел делать сестре больно. Но для того, чтобы освободить ее и дать ей шанс, ему приходилось быть жестоким. Это было прямо противоположно той мягкотелости, в которой его обвинял Картер Кушинг, и Томас знал, что сможет быть жестоким.

А кроме того, ради Эдит и ради спасения Алана Макмайкла ему необходимо как-то успокоить ее ярость. Множество мучений, которые Люсиль перенесла от рук их собственных родителей, приучили ее к боли и страданиям. Кровь на ее платье еще не гарантировала, что она остановится и не сделает того, что решила. А это, в свою очередь, означало выполнение их изначального плана до конца.

И убийство Эдит.

Они заговорили практически одновременно.

– Этот день должен был когда-нибудь наступить, – начал Томас.

А она еще раз спросила, перекрывая его слова, как будто произносила нечто, что потом уже никогда нельзя будет взять назад:

– Ты любишь ее? Скажи мне, любишь?

– Люсиль, мы мертвы уже много лет. Ты и я в этом ужасном месте… Наши имена преданы анафеме. Мы с тобой призраки.

Люсиль смертельно побледнела. От потери крови, шока и от того, что не может поверить своим ушам?

– Ты любишь ее больше, чем меня?

– Но она живая. Она – сама жизнь, Люсиль. И ты ее не остановишь.

Ее дыхание прервалось. У Томаса было ощущение, что он только что столкнул ее с вершины и теперь она падает.

– Ты обещал мне – мы обещали друг другу – что не влюбишься – что мы не влюбимся – ни в кого другого…

Она летела к своей смерти.

– Да, но это случилось, – нанес он последний, смертельный, удар.

#

Да, но это случилось.

Наблюдатель застонал, выдыхая яд в голову и сердце последней из Шарпов. Потому что брат больше не был Шарпом – он отказался от своего имени, наследия и… проклятия.

Поэтому Дом всю свою любовь отдал его сестре-убийце, той, которая будет поклоняться Злу и служить ему до конца дней своих. И которая, не колеблясь, заполнит его холлы и стены призраками убиенных. И Дом стал нашептывать ей: Сделай, сделай же это …

С диким криком она ударила своего брата в грудь ножом. Он попытался отобрать у нее оружие, но она как сумасшедшая наносила удары по пальцам и рукам. Глина проступала сквозь половицы, а красные призраки рыдали пурпурными слезами в клетках, куда их загнали преступления Шарпов – решетки клеток опустились – теперь уже навсегда. Теперь они никогда не станут свободнее, чем куклы в мезонине, и их будут заводить снова, и снова, и снова.