Александр Грич - Тень иракского снайпера

А потому не следует быть снисходительным к тому, кого или что ты считаешь слабыми – ни к друзьям, ни к детям, ни к литературным героям, ни к картинам, тобою написанным…

Так вот, портреты, сделанные Бретом Леборном, сразу можно было отличить от других – и заведомо «модерных», и традиционных, гладко написанных. С холста глядели на вас лица – живые. Как сказал один критик уже через годы, когда портреты кисти Леборна стали предметом изучения: «Эти портреты более живые, чем люди». И это высказывание не было комплиментом – слова эти были справедливы. У Леборна был дар выявления человеческой сути – вы смотрели на лица его друзей и видели доблесть и трусость, алчность и добродетель, тихую радость внутренней гармонии или плохо маскируемое тщеславие – словом, все, что люди в обычной жизни так тщательно cкрывают. Кто-то из друзей обижался на Брета, кто-то с ним даже ссорился и возвращал подаренные портреты… Художник не обижался и легко воспринимал упреки и сомнения близких: сам он был доволен тем, что делает, а прочее его не слишком интересовало. Тем более что он знал то, чего не знало большинство окружающих, – его деньги таяли, и уже недалеко было до той минуты, когда скрывать это станет невозможным…

Как это нередко случается в жизни, именно обиды и недоразумения создали новые возможности. Когда за первым и вторым портретом очередные обиженные приятели возвратили еще один, Брет создал, как он ее называл, «Галерею Неудачников». Это была и вправду галерея, выходящая в сад, и совсем перед входом в дом было метров пять глухой стены – там Брет и повесил портреты, вызвавшие недовольство адресатов. Сам он любил по вечерам садиться в кресло перед ними, закуривать любимые красные сигареты «Данхилл» и сидеть, попивая выдержанный шотландский скотч «Баллантайн» – другого он не признавал.

– Разговаривать мне тогда ни с кем не хотелось, – признавался он много позже, через годы, одному из приятелей. – Жена знала, что происходит, но ее интересовало не мое внутреннее состояние, а, так сказать, материальные результаты – появятся у меня деньги или нет. А я сидел себе по вечерам, смотрел на лица людей, которых знал много лет, многим из них помогал, и уж во всяком случае не было в наших отношениях ни тени корысти или своелюбия – так я считал до поры. И вот теперь, когда настали у меня трудные времена, эти самые люди с удовольствием меня предали и легко от меня отвернулись… Портреты? Портреты, конечно, были только предлогом. Самое интересное, – продолжал свой монолог Брет, – что я ни на кого из них совершенно не обижался. То есть, наверное, если бы был какой-нибудь микроскоп – классификатор чувств, то можно было найти среди моих ощущений и чувство обиды. Но на каком-нибудь десятом, скажем, месте… Определяющее же чувство я бы назвал чувством отстраненного любопытства. Я смотрел на этих людей, с готовностью суммировавших свои обиды на меня, устраивавших патетические разговоры по телефону, писавших даже открытые письма, где они призывали небо в свидетели своей правоты, – я смотрел на них, как смотрят на какую-нибудь экзотическую тварь за стеклом в террариуме: укусить она не может, а в ее устройстве, если приглядеться, можно разглядеть много такого, чего прежде не замечал…

Удача пришла, как это порой бывает, оттуда, откуда ее никто не ждал. К Леборну напросилась для интервью популярная во Фриско журналистка Эмилия Стоун. Все попытки избежать разговора ни к чему ни привели: Эмилия была той породы людей, которые сами выбирают, с кем и в течение какого времени они будут общаться.

Эти люди вообще-то опасны – когда вы попадаете в зону действия такого, скажем, продавца, который соблазняет вас путевками за полцены, или так называемыми «тайм шер», предлагает купить недвижимость или испробовать новый супермощный электронный пылесос или установку для умягчения воды, потому что, оказывается, воду, которую вы до сих пор спокойно пили, употреблять решительно нельзя. Так вот, от этого продавца можно избавиться только физически. Убить – если вы знаете способ после этого не оказаться в тюрьме, или уйти из магазина или офиса, в котором происходит разговор. Если же беседа происходит у вас дома – сами виноваты, не следовало открывать двери, а если уж открыли – пеняйте на себя.

Журналист – имеется в виду журналист такого класса, как Эмилия, – ничего не продает, конечно. Но опасность от общения с ним или с ней куда больше, потому что опубликованный материал прочтут (или увидят – если идет видеозапись) сотни тысяч и даже миллионы людей.