Александр Грич - Всё золото мира

– Поклоняетесь золотому тельцу?

Потемкин двинул вперед пешку и уютно откинулся в кресле. Смотрел он не на шахматную доску, а на каминную полку, где тепло отсвечивал желтым миниатюрный, дюйма три на два, искусно сделанный бычок на подставке из розового палисандра. Невинная маленькая хитрость – иногда, когда затеваешь что-то в трудной партии, не грех слегка отвлечь противника.

На этот раз удалось. Вольдемар проследил за взглядом Потемкина, поднялся с кресла, аккуратно, даже нежно взял бычка и поставил на ладонь. Тихо погладил по спине и только потом поднял глаза на собеседника.

– Да, знаете ли… Поклоняюсь, вы совершенно правы. Золото… Я могу его без всяких анализов различить. Золото – оно пахнет по-другому. Оно в руках становится теплым. Оно с понимающим человеком разговаривает – хотите верьте, хотите – нет. И оно не подвластно ни времени, ни идеологии – как все настоящее…

Так завершил свой короткий монолог Вольдемар Рейнджер. Предложил Потемкину взять золотого бычка в руки, а потом бережно забрал обратно и тихо поставил его на столик рядом с доской.

Совершенно неожиданные «золотые» откровения обычно скупого на эмоции Вольдемара были для Олега Потемкина безусловно интересны. Как нежно – другого слова и не подберешь – он говорил о золоте. Откуда это у почтенного профессора? Он, правда, еще при первой встрече рассказал, что прадед его, Феодор Рогожин, (Вольдемар произносил именно так: «Феодор»), был купцом первой гильдии, поставщиком императорского двора. Но больше к этой теме никогда не возвращался. А впрочем, так всегда и бывает – ты можешь контачить с человеком годами, подолгу беседовать с ним – и всё это остается в рамках светского знакомства. И вдруг – совершенно неожиданно, маска общепринятого исчезает с лица собеседника, и ты видишь, что волнует его по-настоящему, что воистину заботит – и это настоящее придумать и сыграть почти невозможно.

С почтенным профессором Рейнджером (такую фамилию прадед Вольдемара взял в Америке), много лет преподававшим в бизнес-школе USC, одного из крупнейших университетов Калифорнии, Потемкина познакомили в один из прошлых приездов в Лос-Анджелес. Американец в третьем поколении, на редкость хорошо для представителя здешнего среднего класса образованный, сохранивший русский язык, да к тому же прекрасно знающий русскую литературу – классику во всяком случае – Вольдемар Рейнджер был личностью приметной. И они сошлись с Потемкиным – не то, чтобы подружились близко, но «шахматные вечера» устраивали регулярно, когда Потемкин бывал в Калифорнии.

Две партии за вечер, иногда – три… Приятели играли примерно в равную силу, а потому скучно не было. Олег подозревал, что на самом деле Вольдемар играет чуть сильнее и временами просто сдерживает себя… Так или иначе, Потемкину надо было выкладываться на полную, чтобы иметь шансы.

– Настоящее, казалось бы, очевидно, – продолжал Рейнджер неторопливо. – И тем не менее его редко принимают сразу – если вообще принимают…

Вольдемар умолк на минуту и сделал ход слоном. Ход внешне совершенно безобидный, но грозящий взрывом на левом фланге Потемкина. А заодно нейтрализующий дальнюю угрозу, от которой Потемкин хотел партнера отвлечь. Рейнджер есть Рейнджер, его на мякине не проведешь.

– А я, грешный человек, вообще не знаю, что такое – очевидность… – Потемкин поправил мягкий свитер и уютно потянулся. Он хорошо себя чувствовал у Вольдемара дома. Уютно. И хозяин был уютный – полный, но не оплывший, розовощекий, румяный, неторопливый в движениях. А Рейнджеру нравился Потемкин – сдержанный, поджарый, светловолосый. Темные брови и усы, не тронутые сединой, раздвоенный твердый подбородок. Ощущение надежности и силы вызывал этот человек.

Собеседники подходили друг другу – Вольдемару надо было отдыхать после лекций и ежедневного общения со студентами на занятиях. Рейнджер не очень любил об этом говорить, но у Олега сложилось впечатление, что Вольдемар не в восторге от своей преподавательской работы. И, общаясь с Олегом, Вольдемар с удовольствием от нее отвлекался. А самому Потемкину надо было отходить от другого – от оперативной текучки, от неопознанных трупов, от козней наркомафии в разных странах мира, от ночных вызовов, от совещаний у начальства – малого и большого…

Приятели курили, тянули из широких стаканов чайного цвета бурбон «Black Maple Hill» 16-летней выдержки и невероятной крепости. Он каким-то чудом обладал ароматом коричневого сахара и чуть попахивал дымом осеннего леса. Льдинки в стаканах тихо позвякивали о стекло.