Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

Коваль согласно кивнул.

— Я слышал, что и на брата вашего, Юрася, подозрение падает? — без всякого перехода спросил он.

— Да, — вздохнул Комышан, — Юрась в ту ночь был на воде. С моим ружьем…

Ковалю показалось, что Комышан слишком спокойно произнес эти слова. Спокойней и уверенней, нежели полагалось бы говорить в таком случае брату. Не подозревает ли он сам Юрася?..

Решил убедиться в справедливости своего впечатления.

— Он что, тоже браконьерничал в ту ночь?

— Да, — нисколько не колеблясь, кивнул Комышан. — Было дело. Его Козак-Сирый задержал… А я еще думал устроить инспектором…

— А вы разве в ту ночь не выезжали на дежурство?

— Нет. Козак-Сирый один дежурил.

— А вдруг Сирый… по случайности… — предположил Коваль и не договорил.

— Нет, — возразил Комышан. — Человек он решительный и ярый, но чтобы убить… нет… непохоже… Настоящий инспектор. Непримиримый до крайности. Бывает, до анекдота доходит. — Он снисходительно улыбнулся. — Тут с ним целая история. После случаев вооруженного нападения браконьеров начальник нашей бассейновой рыбинспекции запретил выезжать ночью поодиночке. Только парным патрулем или с дружинниками. Но Сирый частенько пренебрегает этим приказом… Все ловит и никак не может поймать какого-то заколдованного браконьера, который ставит сети на рыбу и ловушки на ондатру как раз той ночью, когда Козак-Сирый дома или дежурит в другом месте. Ну прямо с нечистой силой якшается, а как же иначе: всегда ему известно, когда и где будут патрулировать инспектора. А ведь Сирый знает всех потенциальных нарушителей в Лиманском и окружающих селах. Правда, несколько раз гонялся за ним в темноте, но не только не поймал, даже не догнал и не разглядел как следует… В прошлом году начальник инспекции предложил Сирому хорошую работу в Херсоне, но он отказался, потому что дал себе слово никуда не уезжать, пока не поймает своего врага… А я думаю, что никакого такого мифического браконьера, который водит за нос Сирого, на свете нет…

— Тогда остается только Юрась, — развел руками Коваль. — Вас, говорите, на воде тогда не было. Алиби… На Козака-Сирого и подумать нельзя… Жалко в таком случае вашего брата. А где вы сами тогда были? Дома?

Комышан настороженно посмотрел на Коваля.

— Вы допрашиваете как следователь, — попробовал улыбнуться Комышан. — Пусть милиция разбирается, Юрась или не Юрась.

— Какой из меня следователь, — возразил Коваль. — Просто интересно. А почему это чужаки выбрали из местных именно Чайкуна? Может, родственником приходился кому?

— Нет. Семеняка, правда, из Николаевщины, а Крутых — сибиряк. Петро Чайкун тоже когда-то в колонии был, за кражу сидел. Может, там и подружились. Вот мне он приходился родственником. Через Настю.

Комышан умолк и задумался. Взгляд его на миг остановился, и он словно отключился от разговора, от Коваля, гостиницы и всего на свете.

Дорого заплатил бы Дмитрий Иванович, если бы в это мгновение смог проникнуть в мысли Комышана. Коваль еще не решил, ориентировать ли Келеберду на этих браконьеров, дружков погибшего… Очевидно, не следует с ходу отбрасывать и эту версию. Ведь на ружье, из которого был убит Чайкун, есть отпечатки пальцев не только братьев Комышан и Козака-Сирого. Его переставляла на посту из одного угла в другой сторожиха Нюрка. Но есть и еще какие-то до сих пор не идентифицированные следы…

Со странным чувством заходил сегодня Дмитрий Иванович в светло-серое здание Управления внутренних дел, стоявшее на узенькой улице, напротив сквера. Раньше, когда приезжал для проверок и помощи уголовному розыску, он не обращал особенного внимания на здание, а теперь присматривался, словно впервые переступал его порог: скользнул взглядом по фасаду и уточнил для себя, что дом довольно модерный, не так давно построенный, что такой формы и размера окна вошли в моду лишь в последние годы.

Он прошел мимо дежурного старшины, предварительно показав новую красную книжечку внештатного инспектора министерства, которая давала право свободного входа в помещение управления. И это было тоже новое в его жизни, раньше он заходил сюда в сопровождении офицера, который встречал его на вокзале или аэродроме, и никаких удостоверений не требовалось; дежурный вытягивался, а он лишь отвечал на приветствие, поднося руку к фуражке, и, занятый своими мыслями, почти не замечал его.

Сейчас Коваль остро почувствовал, что бурная жизнь, которая кипит в этом доме, уже не касается его, потому что он гость, а не участник событий. И это было непривычно и больно.