Людмила Мартова - «Смерть» на языке цветов

— Это не я, это мама. И Матвей, — признался Лавров и широко, по-мальчишески улыбнулся счастливой и немного смущенной улыбкой. Впервые за два года на душе у него было легко.

Лиля пошевелила пальцами и с удовлетворением поняла, что они ее почти не слушаются. Пальцы были в тесте. Она месила уже третью порцию, щеки, лоб и кончик носа у нее были щедро припудрены мукой. Она примерилась на глазок и бросила в кастрюлю еще горсть муки, уменьшая вязкость теста.

— Мы не сожрем столько, — авторитетно заявил Лавров, глядя на две огромные доски, на которых лежали готовые к варке манты.

— Мы — сожрем. — Бунин отложил скалку и строго посмотрел на Лилю: — Ну, скоро ты, а то у меня фронт работ освободился?

— Сейчас, Ванечка, — виновато подхватилась она. — Заканчиваю уже.

Собраться вместе после законченного расследования и сообща сначала лепить, а потом есть манты, было ее затеей. Весело пыхтела паром стоящая на плите мантовница. Она месила тесто, Иван его раскатывал, Валерия Сергеевна отвечала за начинку, Воронов и Зубов лепили манты, и получалось у них ровно и складненько. В большой комнате Степка, Гриша и Матвей смотрели какой-то увлекательный фильм про динозавров. В общем, у всех было дело, и всем было хорошо.

На подоконнике в кухне стоял огромный букет белых роз. Лавров, пару дней назад делая предложение, решил не мудрствовать и на язык цветов не переходить. И так он уже надоел до чертиков.

Переживать недавний ужас не хотелось, но Лиля знала, что разговор о Лёке и совершенных ей злодеяниях все равно зайдет обязательно. Такие уж они все были люди. Никогда не оставляли даже малейшей недосказанности.

— Как это ты добилась, что она раскололась? — разговор первым начал Зубов, ничуть не стесняющийся того, что может обращаться на «ты» к великой и ужасной Лилии Ветлицкой, подполковнику юстиции. Но теперь его фамильярность Лилю вовсе не коробила.

— Это не я. — Лиля таинственно улыбнулась и покачала головой. Легкое облачко муки поднялось с ее щек. — Она все рассказала, но не мне. — И замолчала, чтобы поддразнить ребят.

— А кому? — первым не выдержал, естественно, Зубов. Лиля снова улыбнулась. Молодой еще, горячий, но учится, всему учится…

— Лагранжу, — наконец смилостивилась она. — Понимаете, все, что случилось, это последствия психологической травмы, которая была нанесена Лёке в детстве.

— То есть ты хочешь сказать, что психиатрическая экспертиза признает ее невменяемой, и ей все сойдет с рук? — вдруг заволновался Воронов.

— Экспертизы еще не было, — Лиля понизила голос и притворила дверь в кухню, чтобы мальчишки не услышали, о чем они говорят. Они и так еще не совсем оправились от этой истории. — Экспертизы не было, но Лагранж уверяет, что Лёка абсолютно вменяема. Психотравма не приводит к сумасшествию, если ты об этом. А вопрос, что есть норма, он вообще открытый. Никто из нас не может быть уверен, что полностью нормален, ни ты, Леша, ни я, ни, вон, Лавров. — Ее взгляд, брошенный на Сергея, моментально потеплел. Она будто погладила его глазами, и он улыбнулся в ответ легко и открыто.

— Расскажи всем, Лиль, — попросил он в ответ. И она рассказала.

Оля Широкова родилась нежеланным ребенком. Ее мама была уверена, что незапланированное рождение старшей дочери испортило ей молодость, а вместе с ней и жизнь. Дочку она не то чтобы не любила, но держалась с ней строго и холодно, шпыняла по пустякам и ни разу не приласкала.

На контрасте Оля, или как ее звали в семье, Лёка, особенно тянулась к своей тете Миле, старшей сестре мамы. Та, одинокая и бездетная, страстно любила детей, поэтому охотно общалась с племянницей, а когда в семье Широковых родился младший сын Илья, в отличие от Лёки желанный, то и вовсе забрала племянницу жить к себе.

Те годы, которые Лёка провела рядом с Милой, были самыми счастливыми в жизни девочки. Но, когда ей исполнилось двенадцать лет, Мила внезапно вышла замуж за пожилого вдовца с тремя детьми и уехала из областного центра в глубинку, фактически бросив Лёку, вернув ее родителям, как ненужную куклу.

Предательство тетки Лёка переживала остро и болезненно. Ей казалось, что она больше никогда в жизни не сможет никому доверять. Но в институте в ее жизнь вошла Сашка, Александра, Аля, и девушки стали неразлейвода. Их дружбу, казалось, не может разрушить ничто, включая цунами. Но девушки полюбили, и так случилось, что одного и того же человека. В этом не было ничего удивительного, потому что они вообще были очень похожи внутренне. Им нравилась одна музыка, одни книги, они одинаково ощущали запахи, любили грозу и не терпели снег. И Дмитрия Ковалева обе полюбили глубоко и искренне. Только одна безответно.