Сергей Мориц - По собственному следу

— Кто же ты? — страшась ответа на собственный вопрос, смиренно взмолил хозяин квартиры.

— Ты.

— Что ты? — Ласло отстранялся от него словно от прокаженного.

— Это я, — его внезапный ответ казался столь же ненормальным, сколь неправдоподобным. Он встал покинув стул, с обивки которого вздымалось облако пыли, и стал медленно двигаться вперёд, — ну же вспомни, что мы такое? Давай! Освободи скрытую память.

— Нет. Ты лжёшь. Этого не может быть, — продолжая пятиться отрицал полуседой мужчина, и каждой секундой на его голове, седины никак прибавлялось, а лицо каменело в опровержении.

— А как же это? — он показал рану на руке, что была в точности как у Ласло от ожога утюгом, — а вот это? — одним движением сорвав пластырь, он обнажил ещё одну на переносице, напоминавшую, о том скверном вечере после скачек, — или вот, это ты наверное ещё сам не успел обнаружить, — Ле Грэйди закатил рукав левой руки, на локте которой была глубокая ссадина, — совсем свежая. Это ты нам причинил, — он на глазах менялся в лице. Его голос так же изменился. Он стал ехидным и противным.

Ласло закатил рукав. Рана была очень похожа. Он вспомнил как её заработал; удирая от окровавленного трупа с разбитой головой.

— Ты убил близнеца. Я же сам это видел. Он душил меня. А ты… Ты был сзади, — в последних попытках зацепиться за ускользающую реальность Ласло убеждал себя в невиновности.

— Конечно же я. Я это сделал твоими руками! Помнишь где был подсвечник, которым мы его прикончили? Он был на раковине, прямо возле тебя. Мне было к нему никак не дотянуться. Ну ты сумел. Отличная работа! Точно в висок! Можно было этим ограничиться, но я решил добавить, для пущего эффекта и большей театральности. Крови было не мало? — он был явно восхищён и взбудоражен.

— Ты псих. Самый ненормальный. Убийца.

— Да. Да. Да. Но псих скорее больше ты, чем я. К тебе этот термин более применим, в контексте того, что меня просто не существует. С кем ты сейчас говоришь? Ха-ха-ха, — злорадствующий смех эхом прокатился по стенам.

— Я тебе не верю. Ты пытаешься меня обмануть. И у тебя это слишком хорошо получается, — он закрыл глаза, заткнул уши и попытался вытряхнуть его мерзкий образ из головы.

— Думаешь так просто от меня избавиться? Я и так слишком долго просидел взаперти.

— Где просидел?

— Там в глубинах твоего больного воображения. Ты меня там запер. После того случая. А знаешь как мне удалось выбраться? — казалось, будто его голосовые связки были покрыты ржавчиной как в том вагоне, где он затаился.

— О каком случае ты говоришь? Откуда выбрался? — Ласло больше не мог этого выносить, его до остатка пожирало это существо.

— После случая с твоей женой. Записка. Пятнистый единорог. Припоминаешь?

— Так это твоих рук дело?

— О да. Ловкая проделка. Я оставил тебе эту пустышку, и ты купился. Ты пошёл по собственному следу, идиот, — насмешливо глумился Ле Грэйди, — а я лишь наблюдал. Помнишь дымящего незнакомца с газетой у киоска? Не узнаешь? И со временем, когда зашёл в тупик, там на мосту, ты воззвал ко мне. Ты развязал мне руки.

— Что за случай с моей женой?

— Ооооо, ты не помнишь. Не может быть! Не одного меня пришлось запереть в закрома своей поразительной памяти. Просто не могу поверить, — он часто потирал ладони в предвкушении чего-то зловеще таинственного, — надо же, такое везение. Ты не притворяешься? Точно не помнишь?

Ласло с кошмаром наблюдал за своим чудовищным творением, которое воплощало все самое худшее в нем самом, не в силах произнести ни единого слова. Его тело слабеет и становиться мягким, а разум неуловимо покидает его пределы.

— Ты думаешь, что сегодня впервые убил человека? — заглянув в его тускнеющие глаза злобно ухмылялся Ле Грэйди.

В неподвижной тишине, громом раздавался беспрерывный ход ветхих часовых стрелок, точно в такт с равномерно падающими каплями ржавой воды в неисправном кране, что на кухне, порождая некую музыкальную композицию.

В темном коридоре неподвижно лежал мужчина, ни живым, ни мертвым. Его глаза были открыты. Они застыли в одной точке, и не смыкались достаточно долго, с тех самых пор, как он их открыл.

Его руки были в крови, которая уже успела порядком засохнуть и стягивая кожу характерной коркой. Немного крови было и на небритом лице, окрасив области седины его густой щетины. Что же до одежды, то изысканный заказной костюм, в который он убран, был пропитан ней насквозь.

Он вдруг непреднамеренно, судя по выражению лица, пошевелил рукой. Другая его рука, уже умышленно, потянулась к шее. Он принялся ощупывать посиневшую избороздь, равномерно обвившую, всю его тонкую шею в обхвате. След оставленный веревкой от удушья, немного побаливал и встревожил, доселе безмятежного мужчину. Он предпринял первую неудачную попытку подняться. Мышцы очевидно слегка атрофировались, за время его пребывания в не колеблемом состоянии на твёрдом паркете. Он не рассчитал, и приложенных усилий, попросту оказалось недостаточно.