Сергей Мориц - По собственному следу

— Мне все равно. Живи как знаешь. Я была с тобой всегда. Я оставалась на твоей стороне, что бы не случилось. Я готова была поддерживать тебя, до этого момента. Теперь я тебя ненавижу, так как возненавидела мать. Вы ничего не дали мне кроме жизни, лишенной перспектив и надежды.

Она едва могла сдержать досадные слезы, что под напором просачивались, скапливая мокроту в уголках покрасневших глаз. И когда сил больше не стало, она в миг прекратила сопротивляться нескончаемому потоку соленой жидкости, хлынувшей прямо по сцепившим зубы щекам к клокочущему подбородку и всхлипывающей груди. Рывками хватая воздух сквозь беспрестанно сокращающиеся мышцы рта, трясущимися руками девушка переодевалась навзрыд.

Обескураженный столь категоричным поведением дочери, Ласло растерянно наблюдал за происходящим.

— Гретта не уходи, — страдальчески умолял он.

Девушка вынула нечто из кармана своего пальто. Некая сумма денег была пренебрежительно брошена ею на подставку у зеркала в предпокоях.

— Что же ты делаешь? Что это за деньги? — окончательно недоумевая интересовался её отец.

— Ты же остался совсем без гроша. Это тебе на первое время, — утирая слезы промолвила она в ответ, взглянув на него с такой жалостью и обидой, что он оцепенел от собственного бессилия.

Голосовые связки были будто парализованы. Он был безмолвным свидетелем того, как родная дочь покидает его дом навсегда, и ничего не мог предпринять, чтобы воспрепятствовать этому жуткому событию. Настолько сильного чувства вины он не ощущал по себе никогда.

Она замерла ещё на мгновение стоя в открытых дверях. Эта пауза была бесконечной. Он подбирал слова в голове, но все были неуместными. Ни мольбы о прощении, ни фразы прощания не способны были заполнить возникший момент тишины.

Она обернулась и посмотрела на Ласло взглядом его пропавшей год назад жены, которая оставила по себе лишь несколько строк каллиграфического почерка печального содержания, о том, что уходит от него и более никогда не вернется. Она исчезла тайно и внезапно. Но он был убеждён. Глаза, которые смотрели на него сейчас, в точности воспроизводили печальный взор его супруги в тот роковой момент.

— Прощай, — тихо шепнула она и решительно переступила порог.

Что-то оборвалось у него внутри вместе с этим высказыванием. Он так и не смог ничего из себя выдавить в ответ.

Он куда-то исчез. Его не было долго. Не сдвинувшись с места ни на шаг, он находился далеко за пределами сознания и всего материального.

Когда он вернулся, то обнаружил себя в той же локации, в той же неизменной позе, что и прежде. Провал памяти был кратковременным, но ему казалось что он сходит с ума. Все вокруг, не более чем иллюзорное восприятие искаженной его заражёнными клетками мозга, действительности. Но это лишь защитная реакция, отравленного отрицательными эмоциями организма, который пытается выдать желаемое за действительное. Вымысел за реальность, которая в свою очередь была мучительно невыносимой.

Год назад его бросила любимая жена. И вот сейчас спустя это самое время, он лишился всех своих сбережений, что повлекло за собой участь куда болезненней предыдущей — потеря родной дочери, единственного здравого смысла его никчемной жизни и влачливого пребывания в пошлом, протухшем жадной болезнью к низким порокам мире, среди существ преследующих ложную мечту.

Но он решил, что больше не будет одним из них.

Теперь главной задачей до конца его, становилась реабилитация перед своим ребёнком.

Головокружение не покидало до самой кровати, бережливо прибранной аккуратной Греттой в канун неприятной ссоры. Из-за шока наступило скоропостижное похмелье. Неприятный привкус собственной плоти ощущался во рту и на языке. Он боролся с вновь подступавшим приступом рвоты. Вставать было болезненно и он противился неприятному чувству.

Но на смену одному приходило другое. Голод. И с этим справиться было куда проще. Ведь порой, ему доводилось голодать несколько дней к ряду.

Он закутался в чистый плед перевернулся на бок и поджал ноги. Подушка пахла её ароматом. Он ненасытно вдыхал запах, с трудом укрощая в себе непомерное желание взвыть.

С каждым покинувшим его нутро промилле, пронырливая боль вонзалась в перебитую переносицу все глубже и глубже. Соль попадавшая в рану со слезами, которых он впредь не контролировал, высушивала живые ткани вокруг неё, вызывая противный зуд и назойливое жжение. Любое движение лицевых нервов, сопровождалось незамедлительным болевым эффектом, блокирующего действия.