Сергей Мориц - По собственному следу

Он продолжал, и слова покидали его уста с нарастающим выражением гнева и злости. В какой то момент он перестал осознавать что повествует свой яростный рассказ ей, собственной дочери, он словно пересказывал случившееся себе самому из будущего, пытаясь предостеречь от неисправимой ошибки себя в прошлом. Глаза увеличились словно у одержимого вселившимся в него окаянным бесом.

Гретта внимала его рьяным внутренним дискуссиям, с окаменевшим лицом, с каждым очередным словом, все шире раскрывая рот от переполнявшего ужаса.

К тому долгожданному моменту, когда он наконец закончил излагать, покрасневший от красноречия Ласло, словно сдулся, и тело его расслабилось.

Она уставилась на него молча разинув рот.

Запах горелых блинов появился вместе с дымом, и она не промолвив ни единого слова, оставила его наедине с собственным отчаянием удалившись их устранять. Через несколько секунд шипение раскалённой сковороды смолкло, и Гретта вернулась обратно с неизменно обледеневшей физиономией.

Он ждал хоть какой-нибудь реакции. И спустя ещё несколько секунд он её получил.

— То есть, ты всем вышесказанным, оповещаешь меня, что теперь мне нечем платить по счетам за своё образование?

— Именно. Но я обязательно что-то придумаю. Я сделаю все для тебя. Я продам квартиру, я возьму ссуду, — виновато мямлил он до тех пор, пока она не перебила его несвязную речь.

— Ты продашь нашу квартиру?! Наш единственный дом?! Мало тебе, что ты и так оставил нас без средств на существование, так ты хочешь ещё и лишить нас крова?!

— Ты не так поняла, я сделаю все, чтоб ты смогла получить образование, — оправдывался неудачный игрок.

— Ты уже сделал! Я не могу поверить, что ты смог так поступить даже не спросив моего совета! — набирала обороты Гретта.

— Я не имел права. И твой тон и твоё возмущение вполне оправданны и обоснованны. Ты можешь меня презирать, но должна помнить, что я хотел лучшего лишь для тебя. Я хотел, чтоб у тебя было все, что имеют твои сверстники, и эта похоть затмила мой разум.

— Основываясь на жалком обрывке прессы? Так ты хотел все изменить? — колко бросалась выражениями обиженная дочь, в адрес своего отца.

— Я не знаю, как заставил себя поверить в столь призрачную явь. Но тогда эта мечта казалась мне такой достижимой и осязаемой, что я почти мог к ней прикоснуться. Быть может это из-за моих вечных скитаний и бедствий.

— Ты настолько жалок в своей манере искать себе оправдание. Что мне теперь делать. Я и так не пренебрегала ночными подработками, и приглядывала за стариками на выходных за жалкие гроши, чтоб тебе упростить задачу. Теперь мне и вовсе придётся искать постоянную работу. Когда я буду успевать посещать занятия?

— Тебе не нужно работать. Я не знал что ты подрабатываешь. Ты не говорила. Я сам выпутаюсь из этого.

— Я многого тебе не говорила. Жалела. Не хотела чтоб ты знал, что тех денег, которые ты мне даёшь с трудом хватает на еду и аренду комнаты, возле университета.

— Но почему? Я давал бы больше, — растерянно произнёс Ласло, все больше увядая с каждой новостью поведанной дочерью.

— Лучше бы давал. Меньше бы сейчас выбросил на ветер. А впрочем, как бы ты смог дать больше? Ты же нищий, — меры приличия потеряли для Гретты своё значение и эмоции взяли верх, — ты же ничего не смог сделать для нашей семьи, и поэтому мама ушла от тебя.

— Она ушла и от тебя, не забывай, что она бросила нас обоих. Просто исчезла! И до сих пор не дала о себе знать, — сглатывая подступивший к горлу ком, выдавил оскорбленный родитель, — ты к слову больше не пыталась её отыскать, поскольку я давно бросил все попытки.

— Я перестала искать с ней встречи, и более этого не хочу, не в её оправдание будет сказано, но теперь я её понимаю. Понимаю почему она пропала, не оставив ни следа за собой, кроме скудного содержания записки, которую я перечитывая затерла до дыр. Она попросту устала от тебя. Ты же не смог дать ей ничего, кроме этой гнилой дыры, которую я должна называть своим домом. Можешь заложить и проиграть её! Я больше никогда сюда не вернусь.

— Ни говори так, прошу тебя не смей, — горечь обиды сдавливала шею и грудь, лишая необходимого для дыхания воздуха.

Он последовал за ней на кухню, где до сих пор стоял запах черных сколь смола, сгоревших лепёшек, коим так и не суждено было стать румяными блинами.

— Гретта прости меня. Я все исправлю. Слышишь. Все равно, что будет со мной, но я не позволю тебе бросить учебу и побираться, — вместе с тем он убеждал и себя самого, не ведая каким образом удастся воплотить в жизнь, свои не малозначимые реплики.