Джозеф Джефферсон Фарджон - Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)

– Обойдусь. Пока будем считать, что подходит. Как и костюм.

Открыв косметичку, Кендалл уставился на коробочку с тенями, пудру и искусственные волосы. Когда он извлек коробочку, его глаза сверкнули:

– Вот это уже кое-что!

В руках у него был конверт с надписью: «Марк Тернер, эскв., Королевский театр, Стрэнфорд, А.». Инспектор достал из конверта лист бумаги, прочитал, передал письмо сержанту и посмотрел на трупы:

– Водятся же на свете крысы, Прайс!

Сержант тоже прочитал письмо и вернул его.

– Кто дама? – спросил он.

– У нас богатый выбор, пять человек, – ответил Кендалл. – Хотя угадать нетрудно. В вашем шкафу есть скелеты, сержант?

– Я их избегаю, сэр.

– Если заведутся, никогда никому не платите за то, чтобы держать их под замко́м. Сами достаньте и уничтожьте. – Кендалл шагнул к картине и принялся разглядывать ее. – В чем же твоя роль? – пробормотал он.

– Возможно, портрет не играет никакой роли, – предположил сержант.

– Не исключено, Прайс. Это может быть отдельная история. Вот только чутье мне подсказывает, что связь существует… Ладно, двигаемся дальше.

– Леди?

– Нет, сначала мне надо поговорить кое с кем еще. – Инспектор смотрел в отрытую дверь мастерской на тропинку в кустах, ведущую на лужайку и дальше к дому. Прошлым вечером свет в окнах танцевального зала рассеивал потемки, сейчас же в зале было темно, светилось лишь одно окно. Туда и был устремлен взор Кендалла. – Кое с кем, кого я пока не видел.

– Кто он?

– Нежданный гость.

– Вы про Фосса? Он совершенно ни при чем, – заявил сержант.

– Тогда он тем более полезен, – возразил Кендалл. – Наблюдатель замечает почти все, тем более при удачном расположении наблюдательного пункта. Для него результат не имеет особой важности, что еще удачнее.

– Если только дело происходит не на скачках… – пробормотал сержант. – Пока вы будете в доме, сэр, я поработаю над схемой, какую вы просили. Ужин позади, и если мы продолжим выдвигать ящики, нас могут прервать.

– Надеюсь, вы не оставили следов, которые подсказали бы Тейверли, что вы занимались его ящиком?

– Нет, сэр. Получилось аккуратно, хотя, слушая вас, я опасался иного – что там заложена целая бомба! А нашлась всего лишь зачетная карточка соревнования каких-то М.М.С. и Сомерсета.

– Потрудитесь объяснить мне, Прайс, зачем Гарольд Тейверли, у которого таких карточек должно было накопиться сотни, запер именно эту в свой ящик?

– Не знаю, сэр!

– Как вы мне помогли! Смотрите, на лужайке кто-то есть! – И Кендалл выбежал из мастерской.

При приближении инспектора Балтин сохранил невозмутимость. Он был в пиджаке, кое-как повязанный галстук казался в темноте каким-то неприличным пятном, широкая шляпа из мягкого фетра была лихо сдвинута набок.

– Что вы тут делаете? – поинтересовался Кендалл.

– Разве здесь нельзя находиться? Сигарету?

«Опять задается! – решил инспектор. – Это от уязвленного самолюбия».

– На первый вопрос отвечаю утвердительно, на второй – нет.

– Вы по грубости не отстаете от меня! – восхищенно произнес Балтин.

– Порой делаю над собой усилие. На мой вопрос вы не ответили.

– Что я здесь делаю? Радуюсь безмятежности английского поместья. Если это противозаконно, можете арестовать меня. Тюремный опыт принесет пользу в виде притока денег.

– Вы, журналисты, только об этом и думаете?

– Естественно.

– Как вам такое название статьи: «Мысли перед повешением»?

– Это принесло бы еще больше денег. Но статья стала бы последней, а у меня нет потомства. Кому бы заказать подобную статью?

Кендалл поморщился.

– Я вам помогаю, а вы мне нет, – добавил Балтин. – В таком случае спокойной ночи!

Он собрался уйти, но инспектор задержал его.

– Я готов на риск, – заявил он. – Вы разнюхали что-нибудь еще?

– Вы догадливы, – усмехнулся журналист.

– Куда деваться? Видите ли, Балтин, я тружусь не ради денег, известности или власти. Конечно, я, как и вы, хочу хлеба с маслом, от куска пирога тоже не откажусь, если подвернется. Но, скажите, вы удивитесь, узнав, что я дорожу своей работой? То-то и оно! Подумаешь, инспектор полиции, ничего особенного. Таких, как я, много. Но я люблю доводить дело до конца. Даже если меня оскорбляют или причиняют мне боль, я готов принять это. Понимаете?

Балтин ответил не сразу. Да, он понимал инспектора! Вопрос был в готовности признать это. Альтруизм, гуманизм, здравомыслие, самоотверженное следование идеалам – со всем этим он вступил в жизнь, однако быстро увяз в зыбком песке. Пришлось отряхнуть со своих ног этот песок, чтобы ощутить под собой твердую почву.