Агуш Лекс - Осенние снега. Сборник стихов

Мне так удобны малые тревоги:
и моросящий дождика привет,
и в хлябь степи ушедшие дороги,
и грязь, отягощающая ноги,
и паутиной отражённый свет.

Листва, едва шуршащая в беседе
и древний шёпот капель без конца
смывают тишину в твоём ответе,
как в облаках черты смывает ветер
невыносимо милого лица.

Мне так легко, пленительно – спокойно,
так странно, что как будто не чужой
среди берёзок – в реверансе стройном —
багряном, золотом, благопристойном;
лишь птичий крик прощанием невольным
зовёт тянущей, плачущей струной.

Бессмысленно искать, что значит «дружба»,
Слова великих не помогут тут.
Скажи, если тебе чего-то тебе нужно,
Приду, когда другие не придут.

Я, видимо, не тех люблю,
не так я, видимо, настроен —
от счастья что-то не пою,
в печали лишь о счастье вою.

Туманом брошена. Росу —
она холодная такая —
в ладони я к груди несу
и ею сердце остужаю.

и чем тоскливее мотив,
тем он нежнее почему-то:
всё как у всех: частично жив,
частично – мёртв уже минуту.

Запускали ребята змея,
он летел, а за ним их – стая.
Все бежали, кричали, веря,
что с ним вместе они летают.

Запускали воздушного змея —
в небесах он висел, парящий,
из бумаги сделан и клея,
а летает – как настоящий!

Что игрушка… сказать несмело —
промолчал даже честный кто-то!
Да какое, в принципе, дело,
есть же счастье и чувство полёта!

Диалог воображаемых героев
в пустой комнате моей головы:

Мне некогда. Уходишь – уходи.
Я не гоню, но дверь закрой, пожалуй.
Не знаю, что найдешь ты впереди,
но что-нибудь найти тебе желаю.

Пусть я «козёл», «моральный деградат»,
хоть как зови. И уходи «fare presto»;
в тебе теперь есть собственный талант,
раз говоришь, что нам с тобою тесно.

Я рад, что это всё сказала ты.
Я не могу, не мог все наши двадцать.
Я вижу, что твои глаза пусты,
и об любовь не стану спотыкаться.

Всё наше – прошлое. Мы разные, прости,
ласкай своё разбитое корыто.
Мне некогда. Уходишь – уходи!
Не возвращайся. Некуда. Закрыто.

Чудаковатые танцы
на глади озера – в сланцах.
Танцует – значит, так надо, —
и ни к чему не придраться!

А может, справку оформим?
И запретим целоваться
тому, кто в глянцевых сланцах
танцует в озере танцы?
Чтоб только если за двадцать,
и чтоб воды не касаться,
о звёзды не спотыкаться,
и в небе не отражаться!

Иначе эти поганцы…
Без разрешений инстанций
вдруг возомнят, что посланцы
каких-то высших субстанций…
и нам аукнутся «танцы»
так, что потом от квитанций
нам будет не проморгаться…
…да что ж мы делаем, братцы?!!

Нам говорят, что Зло – внутри, – и лгут.
Нам говорят: стремитесь к совершенству,
когда перед глазами там и тут
мы видим тьму, обман и непотребство,
и жизнью правит ложный идеал
без капли совести, щелчками банкомата.
А тот, внутри который, так устал,
что прячется стыдливо и распято.

Мы маски. Мы почти не то, что есть.
Добро боится, за добро накажут.
Нам репутация важней, чем даже честь.
Добру наружу бы, но стражи, стражи, стражи…

Она читала Ремарка, потому, что так модно,
Она не кушала сахар, она ходила голодной,
Она была б кем угодно, но носила пальто…
Она была независимой даже от боли,
и будь советское время, она была б в комсомоле,
но время сейчас другое… Она – никто…