Рут Уэйр - Девушка из каюты № 10

Но больше всего меня волновал вопрос: зачем? Зачем надевать парик и футболку «Пинк Флойд» и торчать в таком виде в пустующей каюте? Что она там делала? А если там планировалось нечто таинственное, зачем она вообще открыла дверь?

На последнем вопросе я вдруг вспомнила, как постучала в десятую каюту — тук-тук-тук, пауза, и еще раз тук; дверь открылась так резко, будто человек ждал этого последнего стука. Стук вышел странным, специфическим. Такой можно использовать в качестве пароля. Неужели я постучала, совершенно случайно использовав установленный код, по которому женщина в каюте, Анне Буллмер, должна была открыть дверь?

Если бы. Если бы я только постучала два раза, как любой нормальный человек, или всего раз. Я не узнала бы, что в каюте кто-то есть, и не оказалась бы в итоге в ситуации, где меня надо запереть, заткнуть…

Заткнуть. Слово застряло, эхом отражаясь в голове.

Им надо меня заткнуть. Сколько я здесь пробуду? До какого-то определенного момента?

Или заткнуть… навсегда?

На ужин была белая рыба в сливочном соусе и вареная картошка. Перед едой я посмотрела на таблетку, которую держала в руке. Как поступить? Это половина от моей обычной дозы. Можно принять всю сейчас, а можно разделить и откладывать про запас на случай… на какой случай? Вряд ли получится сбежать, а если Анне вдруг передумает приносить мне таблетки, запас кончится быстрее, чем она сжалится надо мной.

В итоге я проглотила целую таблетку — решила, что надо восполнить дефицит. Если понадобится, с завтрашнего дня можно будет разламывать пополам. Мне почти сразу стало лучше, хотя я и понимала, что лекарства не могли подействовать так быстро. Чтобы подействовать, активные вещества должны накопиться в организме; выходит, самочувствие улучшилось от эффекта плацебо. Ну и пусть. Что есть, то есть.

Затем я начала ковырять остывший ужин. Я медленно пережевывала клейкую, чуть теплую картошку, чтобы она не казалась такой противной, и пыталась перетасовать части головоломки, тщательно собираемой в голове. Теперь я сообразила, что значила та усмешка.

Бедный Бен. Я почувствовала себя виноватой — зря я его осудила! — а потом меня вдруг переполнил гнев. Я даже не подумала, что сама Анне, пока подсыхал ее маникюр, могла быстро спуститься в спа-кабинеты и оставить надпись на зеркале. Какая же ты глупая, Ло.

Впрочем, Бен тоже глуп. Если бы он столько лет не относился ко мне свысока и не выложил бы все про меня Нильссону, то я не сделала бы поспешных выводов.

Теперь я знала: этот «он» — Ричард Буллмер. Прекрасно могу представить, как он планирует и осуществляет убийство. У него вышло бы гораздо лучше, чем у толстого суетливого Александра или неуклюжего, как медведь, Нильссона.

Вот только никакого убийства не было. Почему мне все время приходится напоминать себе об этом? Почему так сложно это осознать?

«Потому что ты здесь, — мысленно ответила я. — Что бы ты ни видела, что бы ни произошло в той каюте, тебе не могли позволить обратиться в полицию в Тронхейме». Так что же случилось? Получается, ставки настолько высоки, что злоумышленники хотят заткнуть тебе рот. Контрабанда? Может, они сбросили что-то за борт своему сообщнику?

«Ты следующая», — сказал внутренний голос, и от мысли о том, как я падаю в глубокую воду, по телу прошла дрожь, будто от удара электрическим током.

Я сморщилась и, стиснув зубы, заставила себя проглотить еще один кусок липкой картошки. Корабль качнуло, и к горлу подступила тошнота.

Что меня ждет? Есть только два варианта: либо через какое-то время меня отпустят, либо убьют, и первый вариант казался менее вероятным. Я слишком много знала. Знала про Анне. Знала, что она лишь притворяется больной. Мне не позволят выбраться и обо всем рассказать — о том, как меня похитили, ударили по голове и держали взаперти. С другой стороны, поверят ли мне, расскажи я такое?

Я вдруг стала противна сама себе — грязная, потная и заляпанная кровью. Судя по предыдущим появлениям Анне, вернется она не скоро.

Изменить свою участь, сидя в двухметровом гробу, особо не получится, но можно по крайней мере помыться.

Даже из вывернутого на всю крана текла лишь чуть теплая струйка, и все же я стояла под водой, пока не сморщилась кожа на пальцах. Я закрыла веки, чувствуя, как тепло разливается по мышцам и наполняет тело.

После душа, когда я смыла с себя страх и жестокость последних дней, мне стало лучше. Только вновь надев вещи, я поняла, насколько все плохо. От одежды, признаюсь честно, воняло, и она была вся в пятнах от крови и пота.