Лариса Соболева - Темное дело

— Сима, он работает, если нет целевых заказов, по субботам и воскресеньям. Я не хочу рисковать, завтра и на него могут напасть, как на Виолетту, мы ведь демонстрировали запись вечера с поцелуем в суде. Я должен его разговорить и записать признание, показания — не знаю, как назвать. В девять начало, как раз доберусь… Ох, чуть не забыл, принеси мобильник.

— Что? — включилась она, отстранившись. — Ты собираешься меня бросить в этом… этом… Я пойду с тобой.

— Нет! — оттолкнул девушку Никита и, зная упрямство Симы, напомнил: — Кто обещал слушаться?

— Предупреждаю: уйдешь один — пойду за тобой тихонько, но здесь не останусь.

У него заходили желваки, пальцы сжимались в кулаки и разжимались, ноздри раздувались. Нет-нет, желания врезать упрямой штучке не возникало, но от бессилия кулаком ударить стену тянуло. Как ей вдолбить, что опасно… Впрочем, Серафима прекрасно это знает, а спорить с ней не имело смысла, к тому же время дорого.

— Собирайся! — рявкнул он грубо, беря кейс с ноутбуком.

В это же время Герман подъехал к дому, машинально взглянув на окна, увидел свет, что означало — Лялька вернулась. Не заезжая в гараж, он заглушил мотор, но остался в машине, готовясь к встрече с женой, а это все равно, что прыгнуть в котел с кипятком. Накануне того дня, когда Никита устроил разборки с мордобитием, Ляля вернулась домой поздним вечером подшофе (детей она отвезла теще), на его законный вопрос, где была, высокопарно ответила:

— Правду искала.

— А попутно напилась?

Она поставила руки на пояс, казалось бы, сама поза грозит скандалом, но, опустив голову, Ляля тряхнула ею, сказав уставшим, вымученным голосом:

— Герка, не цепляйся. Мне плохо. Мне очень-очень плохо. Я переживу войну, голод, холод, нищету, но предательство… Чтобы меня окунул в дерьмо человек, который сделал женой, заметь, по доброй воле, настаивал, чтобы я родила детей… И потихоньку, чтобы я не узнала… Фу!

Ляля отвернулась, а потом уверенной походкой подошла к бару, достала бутылку, бокал, устроилась на диване и спокойно, без дрожи в руках от переполняющих эмоций налила коньяка. Выпив немного, похвалила:

— Хороший.

Германа начало трясти от сознания, что он теряет самое дорогое, а менять свою жизнь категорически не хочется. Именно в тот миг это пришло на ум, и кожу обдало морозцем, да, Ляльке не хватает мизерной капли, чтобы подвести черту под их благополучным браком.

— Ляля, вдумайся, что ты творишь! — завопил Герман, сотрясая воздух руками. — Какой-то звонок… кто-то неудачно пошутил, кроликом подопытным тебя сделал… один звонок — может быть, хулигана или моего недруга — вбил между нами клин! Как ты могла поверить!

— Как? — подняла она плечи, хохотнув не к месту. — Потому что чувствовала. По тебе. Это невозможно объяснить — как именно приходят ощущения, а ты боишься признаться: да, тебя дешево обманывают. Если честно, не хочешь признаваться себе же, но уже знаешь. А потом бах — звонок, подтверждение получено, названо даже имя, от этого становится горше, остается лишь проверить себя: сможешь ли ты сосуществовать с этим и дальше? Знаешь, я жила в предчувствии этого звонка.

И еще один прием применил, последний из запаса хитростей. Герман подсел к ней, обнял за плечи, попытался притянуть к себе жену и со всею страстью, на какую еще был способен в этом состоянии, поцеловать в губы, помириться. Но Лялька… Ее собственная мать на свадьбе напутствовала его в тихом уголке: «Гера, тебе будет хорошо с Лялькой, но она своенравная, максималистка до абсурда. Не оступись, подумай сто раз, прежде чем гульнуть. А если потянет налево, делай так, чтобы ни одна собака…» Ляля сняла его руку, прежде чем он успел усмирить ее поцелуем:

— Герман, не надо. Пока я могу предложить тебе… дружбу. Да, дружбу. Все останется как было, но без постели. Я бай-бай.

На следующий день позвонила и поставила его перед фактом:

— Я за рулем, мы с детьми едем к бабушке и дедушке.

К ее бабушке и дедушке, которые проживали в заштатном городке за сто кэмэ. Он понял: ей нужна пауза, она хочет оторваться от мужа, взвесить все «за» и «против», да оно и к лучшему, неизвестно, какая новая идея придет в больную голову стукача.

Сейчас Герман с опаской глядел на окна и хотел бы угадать, с чем она вернулась, впрочем, его нежелание идти домой имело и другую причину: лицо, оно безжалостно побито.

Оставив машину вне гаража, здесь охраняемая зона, Герман поднялся на этаж, в уме сочиняя сценарий встречи, ключи доставать не стал, позвонил. Ляля открыла, а он (по собственному сценарию, бесспорно, талантливому) заулыбался: