Татьяна Устинова - Земное притяжение

Он дожевал булку и взял со стола ещё что-то, зная, что Фуфа не отстанет, так и будет наседать, чтобы он немедленно «покушал»!..

— Мальчик, помой руки, и мы садимся за стол! Дядю Мишу и Володю ждать не будем.

— Как это за стол, — перебила Марочка и сделала Фуфе страшные глаза, — нам ещё нельзя за стол!..

— Мара, что ты городишь, только послушай себя!

— Фуфа!

— Ах, я забыла, и вправду нельзя.

Макс оглянулся от окна, тётки стояли в дверях и любовались на него. Он раскинул руки, в два прыжка допрыгнул до них, обнял, закружил. Тётки взвизгивали и хохотали.

Макс чуть не плакал.

В кабинете — следующей комнатой был кабинет, откуда он когда-то смотрел на медведя, — были опущены жёлтые шторы, и в солнечном осеннем полумраке вырисовывались резные ноги гигантского письменного стола, сияли корешки книг и фотографии — вот Фуфа с Мишей, совсем молодые, их родители, тоже не старые, и Миша, один из четверых детей, упитанный бутуз в матроске, палец во рту, глаза испуганные, вот-вот заревёт. Марочка играет на каком-то концерте, тоненькая, одухотворённая, скрипка под щекой и смешное концертное платье. Макс смутно помнил что-то связанное с этим платьем, его долго шили, а потом пришлось перешивать, потому что Марочка от волнения страшно похудела, и Фуфа переделала его за одну ночь. Николина Гора, дача, лето, заросли и какие-то дети, очень много, Макс узнал только себя, Володю, соседскую девчонку Свету и дяди Мишину таксу по кличке Вектор. У Вектора был скверный характер, это Макс тоже помнил, и вспомнил, как взрослые рассуждали, что таксы вообще довольно вредные. Вредного Вектора тем не менее все любили и старались ему угодить. Вот Макс с родителями, уже в Малаховке, у отца в руках бадминтоновские ракетки.

…Почему всё так быстро? Я не могу этого понять! Зачем это придумано — чтобы жизнь проносилась моментально? Почему нельзя было придумать по-другому? Почему нельзя как следует понять, прочувствовать, порадоваться? Почему на это не отпущено ни времени, ни осознания?

…Непонятно. Непонятно.

Потом Макс увидел собственный диплом об окончании института — в солидной деревянной раме. Оценки «отлично» проставлены во всех графах, и внизу, мелким шрифтом напечатано: «Спецкурсы — 12, из них «отлично» — 12».

Опять защипало в глазах и немного сбилось дыхание.

Копию его диплома Фуфа пристроила на стену, на самое почётное место, в дяди Мишином кабинете — где всё это время была копия его самого?..

Он отвернулся от диплома — так стыдно ему было! — отдёрнул штору и глянул вниз.

Деревья разрослись, и видно было плоховато, но он тем не менее увидел медведя! Тот был пыльный после лета, какой-то клокастый, словно не до конца перелинявший. Медведь сидел посреди вольера и лениво чесал задней лапой ухо.

— Тётя Фуфа! — завопил Макс в совершенном восторге. — Смотрите! Тут медведь! Марочка!

Тётки вбежали одновременно, у них были перепуганные лица. Они подумали, что-то случилось.

— Медведь! — повторял Макс, коленями стоя на дяди Мишином кресле и выглядывая в окно. — Он на месте!

— Какой медведь?!

— Фуфа, ты забыла, он любил смотреть на медведя! Ну?! Ты что?

— У меня чуть сердце не разорвалось!

— Если у тебя разрывается сердце, прими нитроглицерин!..

Макс смотрел на медведя, улыбался от счастья, а тётки хлопотали вокруг него, и жизнь в этот миг была простой, понятной и прекрасной.

— Слезай оттуда, мальчик, ты ещё ничего не поел! Мара, ты заварила лапшу в бульон? Бог мой! Яйцо! Оно перекипит и станет резиновым! Мара, сними ковшик с огня!

Потом Макс сидел на кухне, огромной и очень неудобной — в ней было всего одно окно, всегда темновато и холодно. Кухонный стол оказался заставлен ещё какими-то блюдами, которые, по всей видимости, не смог вместить обеденный. Блюда стояли в два этажа. Макс хлебал огненный бульон — яйцо светилось в прозрачной глубине бульона и ничуть не было резиновым, — а тётки смотрели на него. Марочка вытирала полотенцем и без того сверкающие фужеры, а Фуфа обмахивалась журналом.

— Почему ты ни разу не приехал?

— Марочка, мы договорились, что не станем его ругать!

— Не станем, Фуфа. Но почему?

Макс посмотрела на тёток.

— Я не мог, — сказал он глупую глупость.

— Марочка, он не мог.

— А мы? — горестно спросила Мара и на миг перестала вытирать фужеры. — Как же мы? Без тебя?

— Вы справились, — буркнул Макс, которому нечего было сказать и нечем оправдаться.

— Мы уже почти умерли от старости и болезней.