Татьяна Устинова - Земное притяжение

— Старый хрен, — сказала Настя, пожалуй, с уважением. — Я не смогла запудрить ему мозги?..

— Смогли, — успокоил её Хабаров. — Вы же сумели подложить ему ампулу в ботинок, да так, что он ничего не заметил! Это подвиг, обвести вокруг пальца такого опытного человека! Но не до конца. Всё же он сомневался и оставил нам некоторые наводки. И потом. Зачем вы отправили своих бойцов — Веронику и этого певца — ликвидировать меня в первый же день?

— Я говорил, что из этого ничего не выйдет! — воскликнул бывший писатель, подтянулся, сел прямо и уставился на сообщницу. — Я говорил, а ты меня не послушалась!

— Из покушения я сделал вывод, что возможны два варианта: или меня вели из Москвы, но я не заметил слежку. А я не мог не заметить. Или, обнаружив, что я здесь, приняли спонтанное решение ликвидировать. Я склонялся ко второму варианту, потому что нападение явно не подготовили. Стреляли почти вслепую, через кусты, шансов попасть было очень мало.

— Шанс был, — сказала Настя.

— Был, — согласился Хабаров. — Никто здесь, на месте, ничего не знал о нас. Значит, вам сообщили. Кто мог сообщить? Только библиотекари. Вам о московском проверяющем сказала Светлана Ивановна.

— Мокрые курицы, — выговорила Настя. — Как они мне надоели. Как вы все мне надоели!..

Бывший писатель сделал движение, и Хабаров перехватил его:

— Это не имеет смысла, — сказал он — Вы же понимаете. Один из ваших погиб, женщина-мотоциклист у нас. Почему вы не ушли после смерти Цветаева?

Писатель посмотрел на Хабарова.

— А вы бы ушли? Он заморочил нам голову, старый пёс! Задание было не выполнено. Мы избавились от него, но не получили то, что нам нужно. Операция затевалась ради его тайника.

— И вы не нашли тайник, — уточнил Хабаров.

— Не нашли, — признался бывший писатель.

Во сне Макс Шейнерман видел серенькие сугробы, какие-то купола, заборы, раскисшую дорогу, а за ней поле в тёмных проталинах, как будто в пролежнях.

Ещё видел Елизавету Хвостову, но как-то отдельно от весенней тоски. Она шла по улице, у неё были румяные щёки, весёлые глаза, и говорила она так, что ему всё время хотелось её слушать.

Хотя во сне он не мог вспомнить, что именно она ему говорила.

Ещё он спорил с отцом, который уверял его, что холодные математические схемы ничто по сравнению с полнокровной правдой жизни.

Ты знаешь, что такое «осим хаим», вопрошал отец. Это значит — наслаждение жизнью, а ты не умеешь наслаждаться ничем! Ты даже от науки не получаешь удовольствия! Ты одолеваешь её, как будто она твой враг! Ты что, хочешь прожить всю жизнь, одолевая врагов?..

Макс проснулся и некоторое время лежал, не открывая глаз.

Что-то случилось во сне, но он не мог разобраться, что именно. Нечто такое, что требовало его внимательного и честного осмысления.

Он встал и взялся было за кофе, но тут вдруг всё сложилось в голове.

Так чётко, что он даже зажмурился.

Первым делом он посмотрел в словаре определение слова «сретение» — встреча, соединение. В религиозном отношении праздник Сретение Господне — это в том числе и приход весны, момент, где встречаются весна и зима. Макс точно знал, где он видел эту встречу. Зима отступала, а весна потихоньку брала своё.

Он быстро оделся, натянул дафлкот и кеды и бегом кинулся по улице.

До галереи он добежал в два счёта. Охранник поднялся было ему навстречу, но Макс сунул ему под нос удостоверение, даже не посмотрев какое именно. Видимо, это было какое-то всесильное, замечательное удостоверение, потому что охранник немедленно выпучил глаза и взял под козырёк.

Макс взлетел на второй этаж и распахнул дверь в кабинет Бруно Олеговича.

Тот, хмурый по утреннему времени, пил растворимый кофе из большой кружки — рядом на столе стояли банка и электрический чайник — и, морщась, подписывал бумаги.

— Здрасти, — сказал Макс Шейнерман и прошёл в кабинет.

Директор так удивился, что немного пролил из кружки на бумаги и стал торопливо смахивать, оставляя длинные коричневые следы.

— Как неожиданно-то, — забормотал директор, — доброе утречко, здравствуйте, господин Шейнерман! А чему, так сказать, обязаны в такую, так сказать, рань?

— Как называется эта картина?

Макс сбросил пальто на директорский стол, подошёл и снял картину со стены. Бруно Олегович уставился на него в испуге.

— Там написано должно быть. Как-то… я забыл… А, «Сретение», кажется!.. Видите, с одной стороны зима, снег лежит, а с другой — уже весна. Весна, как говорится, идет, весне дорогу!..