Виктор Черняк - Жулье. Золото красных. Выездной

Взирая на опаленного волнением оратора с тонкими чертами лица — ах, если б Дурасников еще знал и фамилию — Апраксин! — Дурасников пробегал мысленным взором по лицам обласканных услугами начальников, глаза их вроде бы искрились пониманием, но Дурасникова на мякине не проведешь, участие высших лишь видимость, другое дело их привычка к дурасниковским воздаяниям: если обилие оказываемых им услуг приближалось к общезаведенному, тогда он выживал; если высшие, сравнивая, видели, что Дурасников скупится, не выходит на уровень услуг, оказываемых начальству коллегами его ранга — никто из окружения Дурасникова, как о самом интимном, никогда не делился сведениями о потоке воздаяний, направленном из кабинета номер такой-то наверх — положение зампреда осложнялось, и очередной кризис мог оказаться роковым. Дурасников уже ненавидел этого русоволосого человека и с трудом сдерживал себя, чтобы не наклонится к секретарю партбюро и не навести справки, кто же это вознамерился громить его?

Стальные полосы на двери тускло блестели, и Фердуева — ответственный квартиросъемщик, поджав губы, оценивала будущую неприступность квартиры-сейфа. Мастер вкалывал споро, не удосуживаясь разыгрывать заинтересованность хозяйским мнением, знал цену своим рукам, произведенной работе, и плотные ноги Фердуевой в заморских сапогах никак не волновали целиком погруженного в дело мужчину. Фердуева замерла между лифтом и порогом собственной квартиры. Укрепляющий дверь ничего не знал о заказчице, его затрагивала только ее платежеспособность, удостоверенная, как неограниченная, Наташкой Дрын. Большего не требовалось.

Стальную раму для квартиры Фердуевой уперли с реставрационных работ, ведущихся в особняке в центре города, особняк приспосабливали под представительство третьего или четвертого по величине немецкого банка; мрамор в кухне для облицовки полов перекочевал со строительной площадки азиатского посольства, а стальные полосы мастеру нарезали на секретном заводе из отходов по вполне сносной цене.

Фердуева поражала значительностью, возникающей как сочетание яркой, зрелой красоты и денежных возможностей. Жгучестью облика Фердуева напоминала цыганку, но не таборную, а промытую до прозрачности; матовая кожа не нуждалась в пудрах и кремах, румянец не являл собой след растертого пальцами помадного мазка, а рдел на абрикосового оттенка щеках с самого рождения. Статью Фердуева походила на балерину или бывшую прыгунью, то ли в высоту, то ли в воду. Особенно выделялись руки — тонкие, нетерпеливые, то и дело поправляющие тяжелые, будто конская грива, волосы, вьющиеся кольцами за ушами и плавной волной спадающие на затылок.

Дрель взвыла, из стального короба посыпалась металлическая стружка.

Фердуева вставила ногу в заморском сапоге меж коленоприклонным мастером и косяком, бочком проскочила в прихожую, сумка на длинном ремне чиркнула мастера по спине. Фердуева прошла в прихожую и, зная что уже не покинет дома, отпустила подругу, которая стерегла мастера и вещи в квартире, или производила общий надзор. Подруга дежурила за деньги. Фердуева не признавала жертв бескорыстия. Расчет поденно, за каждое дежурство, и сейчас, перед тем, как подтолкнуть подругу к дверям, Фердуева сунула розово-серую бумажку в зев сумки, приоткрытой, будто пасть небольшого, но хищного зверька. Подруга щелкнула замком. Фердуева приметила остатки трапезы, и не слабой, на столе в кухне и решила, что подруга, отличавшаяся непостоянством привязанностей, подверженная взрывам страстей, оказывала знаки внимания мастеру. Фердуеву не интересовала личная жизнь других, полнота ее собственной исключала пустопорожнее любопытство, к тому же не предвещающее денег.

Фердуева сбросила вполне сносные объедки, многим, может, напоминающие и царские застолья, на газетный лист, вынесла мусор на площадку и запихала в ведро для пищевых отходов. Она боролась с теми, кто пользовался мусоропроводами, считая их, а не общую грязь в доме, повинными в тараканьей вакханалии. Фердуева произвела в квартире невиданный ремонт, вложив кучу средств, и каждый таракан перечеркивал ее усилия, сводил на нет серьезные денежные вложения; в нечеловеческой чистоте и великолепии тараканы смотрелись дико, и Фердуевой каждый раз хотелось выть, увидев рыжую нахальную тварь, пересекающую комнату по потолку, в недосягаемом для расправы месте, хозяйка вскакивала на стул и колошматила веником там, где только что шевелил усами обидчик, но его уже и след простыл. И сейчас, прямо в сапогах, Фердуева взобралась на стул но, как всегда, опоздала. В этот момент вошел мастер, увидел красивые, длинные ноги заказчицы, и хозяйка ощутила волнение этого молчуна, и пережила миг тайного наслаждения, ведомого многим женщинам, когда то ли восторг, то ли растерянность мужчин не оставляют сомнений в происхождении этих чувств.