Виктор Черняк - Жулье. Золото красных. Выездной

Апраксин мог вкалывать до седьмого пота, по четырнадцать часов в сутки, без выходных, перепрыгивая от ранней весны аж в позднюю осень, мог переносить лишения и безденежье, мог отказывать себе подолгу и в важном, мог видеть правящих бал дураков и не возмущаться, мог терять надежду, прикасаясь к липкому соображению, — так повелось от века, было и будет всегда, — но одно Апраксину не давалось: унижения явного, столь необходимого для чиновного процветания — не переносил. Не переносил хамства, плохо замаскированного радением за судьбу дела; не переносил брани тупых начальников, подпертых со всех сторон мощными плечами дружков, вмурованных в цементный раствор семейных связей, лакающих с ладошек-ковшиков волосатых лап; не переносил виртуозной, а чаще грубой лжи в сочетании с круглыми, наивными глазами, именно такими, какие сейчас таращил Дурасников, будто все, что говорил Апраксин — дурной сон, и в магазине Пачкуна никогда не торгуют гнилой колбасой, не пускают чешское пиво ящиками налево, не укрывают редкие товары, сплавляя их на сторону с немалым прибытком или нужным людям, будто не кипит в продмагах тайная жизнь. Подсолнух дурасниковского лика, то отшатывался от стола, то надвигался, и казалось, вот-вот скатится в зал, да бутылки с минеральной, выставленные частоколом, удерживали зампреда.

Апраксин только однажды уловил подобие улыбки на лице зампреда. Апраксин как раз живописал разбирательство с Пачкуном по части продажи тухлой колбасы; искривленные батоны, покрытые зеленоватыми бляшками плесени, смердили пакостно и тревожно, вызывая спазмы в глотке. Апраксин навис над столом Пачкуна, вывалив гниль прямо на раскрытую бухгалтерскую книгу и ждал. Пачкун, вначале гневный, быстро смекнул, что Апраксин в курсе дел, особенно услыхав упоминание про СЭС; Пачкун с белохалатниками санэпидемстанции ладил отменно, понимали друг друга с полвздоха, жили дружно, как и велел однажды Дурасников на очередном совещании по дальнейшему улучшению, Пачкун уж и не помнил чего.

Апраксин только уверил Пачкуна — колбаса девятой свежести, а может, даже из десяти вываливается. Пачкун имел пять-шесть отработанных уверток, отмазок, как называла версии Пачкуна Наташка Дрын, но по виду Апраксина прикинул, что в словесных баталиях разгневанного покупателя не переиграть. Пачкун вынул из внутреннего кармана швейцарский перочинный ножик с белым крестом на алом тельце, ногтями выдернул лезвие, на глазах Апраксина отрезал ломтик тухлятины, мечтательно пережевал и… проглотил.

Апраксин удостоверился, что Пачкун настоящий солдат, ради решающего броска, ради успеха общей атаки готов жертвовать собой. Апраксину стало смешно, хоть и не подал вида. Вот это да! Сожрал, гад, тухлятину и даже не поморщился! Вызывает восхищение: новый тип героя рождался на глазах. Из колбасного среза старческой гнойной слезой сочилась зеленоватая жижа.

Видно, Дурасников со слов Апраксина представил, как Пачкун трескает тухлую колбасу, отметая любые подозрения беспримерной храбростью, и губы зампреда, привыкшие растягиваться в запретительную ниточку, дрогнули в усмешке.

Сожрав тухлую колбасу, Пачкун, чтоб не потерять темпа ублажения, тут же предложил Апраксину чешского пива, но только завтра. Апраксин прием знал — лишь бы сбить пламя сейчас, после разберемся, согласился заглянуть за пивом, хотя и знал, что Пачкун, прикинув, грозят ли ему реальные неприятности по милости этого русоволосого мужика, вряд ли допустит Апраксина до пивного довольства. Пачкун любил счет услугам и впустую не ублажал всяких разных. Весной, летом и осенью заявлялся Апраксин к Пачкуну с тухлой колбасой, и три раза, то ли не признавая Апраксина, то ли отрабатывая прием, Пачкун сжирал ломтик гнили так бесстрашно, что Апраксин и впрямь усомнился: гнилая, или мерещится?

Еще Апраксин уел Дурасникова, сообщив, что в апраксинском доме, при постройке в начале пятидесятых, наметили разместить три магазина и не обманули: открыли галантерею, продмаг и булочную; за три десятка лет все три магазина исчезли, а в свободные помещения на первом этаже въехали организации, названия коих состояли из стольких букв и в таких сочетаниях, что даже взрослые, вполне грамотные люди, беспомощно шевелили губами, пытаясь проникнуть в тайный смысл абракадабры. Выходит, подытожил Апраксин, никакого улучшения нет и в помине, положение с торговлей в микрорайоне ухудшается стремительно, и непонятно, что же зампред вкладывал в понятие «расширенная программа»…