Виктор Дан - Легенда о Макаре

– Я готов! – Манюня поднял глаза на Михаила. – Что с тобой? На тебе, как говорится, лица нет.

– Конечно, так можно и дар речи потерять, – Михаил протянул прокурору второй лист факса. – Прочитайте седьмую строку.

– Расстрелян?! Измена Родине, подрыв безопасности. Что там, в одиннадцатом пункте 54-й статьи? – спросил Манюня.

– Организационная антисоветская деятельность.

Городской прокурор некоторое время качал головой из стороны в сторону, словно отходил от боксерского удара в висок.

– Что будем делать? – спросил Михаил, чтобы прервать паузу.

– Нужно беседовать. Только теперь у меня в кабинете, – Манюня поднял трубку и распорядился. – Оля, соедини меня с Писаренковым, срочно!

Телефонного разговора с Писаренковым ждали молча.

– Петр Мартынович, здравствуйте. Вчера вечером я не стал затягивать разговор. Хотел бы сейчас продолжить. На какую тему? Нужно обсудить решение некоторых процедурных вопросов. Желательно прямо сейчас, после обеда не могу. И сегодня пятница, уезжаю в Христофоровку на выходные. Вот и хорошо! Жду!

– Он что-то почувствовал? Не сбежит?

– Не сбежит! Через полчаса он назначил совещание. Не хотел отменять, но пришлось.

– Как будем действовать? – нетерпеливо спросил Михаил.

– Просто! Покажем документ и попросим прокомментировать.

– Он человек в возрасте, удар может хватить.

– Разве что от радости. Это для нас неожиданность и удар! Он знает это, и ждал всю жизнь. Должен почувствовать облегчение, что все кончилось.

Было не понятно, шутит городской прокурор или говорит серьезно. Михаил не стал уточнять.

– Можно отлучиться в буфет, пока он приедет?

– Не завтракал?

– Завтракал. Хочу выпить кофе.

– Извини, виноват! Нужно было предложить сразу, – и продолжил в трубку переговорного устройства. – Ольга, пожалуйста, два кофе, молоко и печенье.

Они успели выпить кофе, пока приехал Писаренков. На фоне Манюни замдиректора выглядел высоким крепким мужчиной.

– Вижу, от прокуратуры отделаться не просто, – пошутил Писаренков.

– Особенно, если чего-либо недоговаривать, – Манюня протянул руку для приветствия. Посетитель пожал руку прокурора, затем следователя.

– Присаживайтесь, Петр Мартынович, – Манюня указал стул напротив Михаила за приставным столом. – Не буду ходить вокруг да около, ознакомьтесь с документом и прокомментируйте.

Прокурор протянул список расстрелянных. Писаренков достал очки из бокового кармана и принялся читать. Его рука с листком неприлично задрожала. Документ упал на стол. Писаренков побледнел и обмяк.

– Что скажете? – спросил Манюня.

– Кх-кх! – прочистил горло Писаренков. – Оно и к лучшему… Без этой бумаги вы бы мне не поверили.

– Вы нас продолжаете недооценивать. Сначала решили, что мы не найдем этот документ, теперь сомневаетесь в нашем профессионализме и порядочности.

– Что, Вы! Я не знал о существовании документа. Не хотел Вас обидеть, но все это настолько нелепо и неправдоподобно, что я иногда сам не верю.

– Но это же не из области мистики, надеюсь.

– Мистикой здесь не пахнет. Скорее психиатрией. С какого момента начинать? – Писаренков окончательно взял себя в руки.

«Сильный мужик»! – подумал Михаил.

– С детских лет и по апрель 42-го, – уточнил Манюня. – Остальное нам известно и пока не вызывает сомнений.

– Мой отец был не против коллективизации, но он ее понимал как добровольное кооперирование, с сохранением самостоятельности. Он был сторонником идей Чаянова. Он приветствовал создание МТС, машинно-тракторных станций, но хотел строить свои отношения на договорных, экономически взаимно выгодных отношениях. Но МТС индивидуальные хозяйства не обслуживали, и трактора им не продавали. Вы знаете, что партия во главе со Сталиным предпочла другую модель. Эту модель мой отец называл государственным феодализмом уже тогда, правда, другими словами. Он говорил, что государство помещик, председатели управляющие, а члены колхозов крепостные. Вы же знаете, что у крестьян не было паспортов. Они не могли без разрешения бросить колхоз и отправиться в город, чтобы поступить на завод или заняться ремеслом. Отец отказался вступать в колхоз и нас выселили. Нам повезло, что коллективизацией занимался бывший крестьянин, который ликвидацию кулачества не понимал буквально, как физическое уничтожение. Нам он дал телегу и пару лошадей, чтобы мы увезли личные вещи. Матери он разрешил забрать швейную машинку. Машинка спасла нас от голодной смерти, когда на шахте погиб отец. Он нам оформил документы, которые позволяли отцу устроиться на работу в Донбассе. Я уже об этом рассказывал, вашему помощнику, – Писаренков посмотрел в сторону Михаила.