Елена Арсеньева - Твой враг во тьме

Значит, надо было заставить кавказца говорить. Самурай стиснул челюсти, вспомнив два изуродованных тела, привязанных к стульям внизу, в холле. Он тоже так умел, но сейчас этот способ не годился.

Спустился на кухню, нашел водки, аптечку, опять двинулся наверх. И на миг у него дыханье сперло в груди, когда кавказца не оказалось на прежнем месте! Нет, далеко он не убежал, он вообще не мог бежать: он полз. Вполз в детскую и тут, среди мохнатых зверей, снова лишился сознания.

Самурай задумчиво посмотрел, как он лежит, вцепившись в того большого медвежонка, на которого он обратил внимание в первый раз, и вдруг, повинуясь тому же негромкому голосу, который уже вторые сутки звучал у него в голове и подсказывал, что и как делать, отбросил руки кавказца и поднял игрушку.

Сердце так и подскочило: слишком она была тяжелой для игрушки! И тотчас он заметил «молнию», проходящую через все тело зверя до самой макушки. Дернул ее…

И нашел Олесю.

Ему хотелось уехать из деревни как можно скорее, но пока не получалось: собравшаяся на похороны толпа запрудила улицу, неловко было проталкиваться с равнодушным, посторонним видом. С Дмитрием что-то вдруг сделалось: чудилось, все смотрят с осуждением, не просто презирая – клеймя позором. Почему-то казалось, каждый знает, кто он, зачем приезжал сюда, почему спешит прочь… Глупости, конечно. И все же Дмитрий, чтобы не привлекать к себе внимания, не сделал попытки выбраться из толпы, а двигался вместе с ней, невольно прислушивался к разговорам.

Постепенно он понял, что отнюдь не все вокруг подавлены горем. И если жену погибшего еле-еле вели под руки, а дочка то и дело заходилась истерическим, беспомощным плачем, то две бабенки, бредущие с прилично-плаксивыми лицами слева от Дмитрия, непрестанно чесали языками, и по их репликам выходило, что покойный Мордюков чуть ли не по заслугам получил за свою непомерную жадность.

– Небось мало ему было, что на рынке за малину взял, – бормотала уголком рта смуглянка в белом платке с крупными черными горошинами: вроде бы и траур, вроде бы и нет. – Еще и попутчиков подвез, будто не знает, какой нынче народ пошел. Никому нельзя верить!

– Милиция, говорят, узнала, что всю свою малину он оптом продал какому-то кавказцу, – вторила, поджимая губы, сдобная молодка в синенькой веселенькой косыночке, наброшенной, видно, впопыхах, не к случаю. – Небось решил, что продешевил, ну и взял попутного, а тот и…

– Серова, Климкова, что за разговоры! – шепотом прикрикнула на них сухощавая немолодая женщина с седым тугим кукишем на затылке, в сером пиджаке, наброшенном поверх серого платья и увешанном орденскими колодками. – Постыдились бы! О мертвых либо хорошо, либо ничего!

– Да мы ничего, мы ничего, Серафима Николаевна, – тоненькими голосами забормотали женщины, вмиг превращаясь из недобрых сплетниц в виноватых девчонок. – Мы больше не будем!

Седая старуха, в которой только слепой не признал бы сельскую учительницу, погрозила им пальцем и пошла вперед. Перед ней все расступались. А Серова и Климкова, переглянувшись, скромно прыснули в ладошки, потом покосились на Дмитрия и, видимо, решив, что чужого можно не стесняться, снова взялись за свое.

– Между прочим, он и с рынка с кавказцем уехал, это Анискин Танюхе своей сказал, а она мне, – почти не разжимая губ, процедил платочек в горошек. – Даже как бы словесный портрет составили, но никто на Мытном его не опознал, того черного.

– Да они все, черные, друг за дружку стоят, как те Кавказские горы, – так же конспиративно прошипела синяя косыночка. – Как у себя дома, так глотки друг дружке резать, а как у нас, так все заодно против наших. А что еще Танюха Анискина говорила?

Платочек вдруг умолк, пихнул соседку в бок и сделал плаксивое выражение лица. Мимо протиснулся кряжистый большерукий мужик лет сорока в светло-синей рубашке, липнущей к широкой спине темными пятнами. На плечах рубашка была украшена капитанскими погонами. Под мышкой мужчина небрежно держал милицейскую фуражку, сильно вытирал красное, распаренное лицо большим носовым платком и не обратил внимания на досужую болтовню бабенок.

«Ну да, – сообразил Дмитрий. – Анискин. «Деревенский детектив». Местный участковый, понятно».

Лысоватая макушка участкового скрылась впереди, и головы болтушек вновь прильнули друг к другу.

– Бабы с Мытного показания дали: мол, тот, кавказской национальности, с покойником рядились о цене полчаса, не меньше. Вроде бы как на тыще сошлись, – сообщил осведомленный платочек, на что синяя косыночка чуть ли не присвистнула недоверчиво.