Елена Арсеньева - Твой враг во тьме

Лёля увидела внушительный, рыжий от веснушек кулак, который покачивался над беловолосой Лешиной головой. Потом кулак разжался – и толстые пальцы сомкнулись вокруг бутылочного горлышка. Бутылка исчезла со стола. Несколько тяжелых шагов, скрип и хлопок двери. Топот по крыльцу.

Ноздрюк ушел.

Лёля так и села, где стояла, только чудом угодив не на пол, а на сундучок. Устало понурилась, опустила влажное от пота лицо в ледяные ладони, только теперь осознав, как измотало ее случившееся, словно бы выпив все силы.

О господи, да когда же это кончится?! Нет, надо уходить отсюда – и побыстрее. Еще одной такой встряски она просто не вынесет.

С усилием подняла голову. Баба Дуня стояла, привалившись к стене, тоже спрятав лицо в ладони, не замечая, что мертвецки спящий Леша постепенно съезжает с табурета и вот-вот упадет.

Лёля метнулась вперед и успела ухватить его за плечи.

Подошел козленок, взялся мягкими губами за край футболки, потянул. Лёля обратила внимание, что край этот влажен и изрядно помят: верно, жевали его частенько.

Баба Дуня отвела ладони от лица, распрямилась и некоторое время тупо обводила избу тяжелым, незрячим взглядом.

– Ой, мамыньки… – выдохнула, как простонала. – Ровно в очи смерти поглядела… Вот уже правда: гость на двор – и беда на двор!

– Помогите-ка, – сухо сказала Лёля. – Я одна его не удержу.

Баба Дуня неровной, пьяной походкой приблизилась к ней; нагнулась, взяла внучонка за ноги. Вдвоем они кое-как перетащили худое, безвольно-тяжелое тело на кровать. Леша дышал тихо-тихо, под глазами залегли темные круги.

Лёля отвернулась. Ей стало стыдно за мгновенный порыв неприязни, почти ненависти, который она вдруг ощутила к бабе Дуне. «Гость на двор – и беда на двор», – подумаешь! Нет, ну в самом деле: чего уж так пугаться? Опасность грозила беглянке, а старухе – что? Небось не расстреляли бы, даже не выпороли бы принародно! Все-таки не крепостное, в самом-то деле, право, не оккупация фашистская! Хотя… не Лёле судить тех, кто дал ей приют. Не зря же так стремительно бросился к столу Леша. Даже он своим слабеньким умишком почуял угрозу – и ринулся выручать по мере сил своих и опасную гостью, и бабулю, да и себя самого. Значит, есть что-то, чего Лёля просто не понимает. Значит, есть причины им всем так уж бояться Ноздрюка!

И тут она вдруг поняла, что никаких этих причин знать не хочет. Не желает! Нет у нее на это силушек! Да, да, она вечно будет благодарна бабе Дуне и ее внучку, но, кажется, самый лучший способ выразить им свою благодарность – это избавить хозяев от своего присутствия. И чем скорей, тем лучше.

Баба Дуня пыталась поудобнее уложить беловолосую Лешину голову на подушке, но руки у нее тряслись. Лёля ударом кулака резко взбила подушку сбоку, и голова мальчика перестала скатываться.

– Где моя одежда? – спросила тихо.

Баба Дуня, с трудом передвигая ноги, прошла в сени и вернулась, неся вещи. «Ой, кошмар! – вспыхнуло в Лёлиной голове. – Они же сушились в сенях! Ноздрюк мог видеть… Ну, наверное, не увидел, а то обязательно вернулся бы. Значит, мне опять повезло. Надолго ли, интересно знать?»

Лёля начала переодеваться, с тоской ощущая прикосновение к телу еще влажной одежды. А кроссовки, разумеется, мокрые. Как и вчера. Да ладно, и пусть. Неизвестно ведь, сколько еще раз придется ей форсировать водные преграды. Возможно, и просыхать не стоит.

От этой «светлой надежды» на душе сделалось вовсе препогано. Ох, снять бы, снять с себя это мокрое, забиться в какой-нибудь теплый, темный уголок, укутаться в одеяло, в шубу – да хоть во что-нибудь, только бы сухое, пахнущее не скитаниями и страхом, а домом, теплом, покоем…

Слезы навернулись на глаза, Лёля отчаянно оглянулась, но баба Дуня на нее не смотрела: увязывала в тряпицу два толстых ломтя хлеба, смазанных медом, да несколько огурчиков…

«Это она мне собирает, – поняла Лёля. – На дорожку».

Вот так небось испокон веков собирали русские крестьянки нехитрую снедь беглым варнакам – боясь, но и жалеючи.

Лёля сердито размазала слезы по лицу. Да, жаль ее бабе Дуне. Жаль… но себя и внука еще жальче. Что ж, так и быть должно, не на кого тут обижаться.

– Спасибо вам за все, – сказала Лёля тихо. – Извините, я вам столько неприятностей…

Баба Дуня сильно махнула морщинистой ладонью.

– Иди уж! Иди, Христа ради! – выдохнула чуть слышно. – Лихом только не поминай, слышишь? Сама я на свете зажилась, мне что, а вот он…

Она понурилась, но Лёля все поняла. Вернуться бы, поцеловать спящего мальчика, ну хоть по голове погладить… но не решилась.