Елена Арсеньева - Твой враг во тьме

Даже если дойти в своей любви до края жертвенности, дать обескровить себя и тихо умереть с сознанием, что продлеваешь жизнь этому ребенку и как бы искупаешь вину перед тем, это не спасет Олесю. Пусть доктор предъявит тысячу дипломов и степеней, пусть покажет фантастическое оборудование – Лёля все равно не поверит ему. И не только потому, что лейкемию не лечат переливанием крови. Просто этот человек не способен никого вернуть к жизни. Он может только убить!

Тело затекло до боли. Лёля осторожно распрямила ноги. Кажется, Олеся уснула?

Конечно, ее бы в постель уложить. Но стоило взглянуть на залитые кровью простыни…

Лёля мгновение раздумывала, потом кое-как встала и с девочкой на руках прошла в ванную. Обтерла бледное лицо краем влажного полотенца, смочила губы. Олеся сразу задышала ровнее, закрыла глаза. Уснула?

Лёля мельком глянула на себя в зеркало, как она стоит с ребенком на руках, и прикусила губу.

Сейчас нельзя плакать. Стоит начать – и не остановишься. Лучше уж думать о том, какой у нее самой жуткий, помятый вид, в какой колтун сбились волосы. Она ведь их который день за неимением расчески расчесывает только пальцами. Наверное, узницам такая роскошь не полагалась. А может, ее тюремщики просто не догадывались, что нужна человеку расческа, а сама Лёля все забывала попросить…

Эта насквозь бытовая мысль помогла справиться с собой. Что и требовалось доказать. Быт – могила женщины, он же – ее спасение. О господи, да он же и счастье, вдобавок! С каким наслаждением Лёля нырнула бы сейчас в пучины этого самого быта! Она бы вдоль и поперек испылесосила каждый уголок в квартире, намыла до иллюзии отсутствия все оконные стекла, она бы сдувала пылинки с маминых пресловутых картин, она с утра до вечера стояла бы на кухне, готовя и накрывая завтраки, обеды и ужины, а посуду не сваливала бы в мойку, а тоже мыла, мыла, мыла… Только бы снова оказаться дома. Только бы услышать, как отец ворчит на какого-то там зубра отечественного славяноведения, написавшего о древних языческих богах шершавым языком плаката, только бы увидеть маму, которая, то и дело ошибаясь, нервно бьет по клавишам компьютера, а под столом, положив лопоухую голову на ее тапочку, спит собака Фордик неизвестной породы, а в уголке дивана притулилась с книжкой худенькая русоволосая девочка…

Не слишком ли далеко завели ее мечты?

Лёля сердито открыла глаза и вышла из ванной. Прихватила с кровати одеяло и шагнула в коридор. Что-то подсказывало ей: доктор появится не сразу. А может быть, не появится вообще. Какими бы ни были его тайные замыслы, дочь Хозяина и ее истерика – серьезные препятствия на пути к их исполнению… Значит, надо воспользоваться моментом – вот именно, моментом! Другого такого случая сбежать может не представиться. Но почему так тоскливо на душе?.. Нет, если все-таки бежать, то сейчас: нельзя слишком долго эксплуатировать удачу. Не может же Лёля бесконечно прятаться за худенькой Олесиной спиной. Если доктор задался целью уничтожить донора, то уничтожит. Двадцатого приезжает Хозяин. «Невесту» надо было непременно убрать до его возвращения. Значит, до этого «невеста» должна убраться сама.

Лёля положила уснувшую Олесю на диван в холле, укрыла, подторкала одеяло со всех сторон и, легонько коснувшись губами ее прохладного лба, пошла к двери.

И простояла напротив нее довольно долгое время, прежде чем поняла, что дверь и не собирается открываться.

Все ясно! Разумеется, в замке существует более серьезная система запоров, чем казалось Лёле. Так и должно быть. Дважды чудес не бывает! Доктор, выходя отсюда, вспомнил, что дверь наверху осталась открыта, решил подстраховаться и уж нижнюю-то дверь запер со всем возможным тщанием.

Лёля устало закрыла глаза.

Все. Ну, вот и все.

Она вернулась к дивану. Олеся заворочалась, откинула одеяло, но не проснулась. Что-то торчало из кармана ковбойки, какой-то шелковый шнурок. Лёля потянула за него. Ах да, тот странный медальон. И что-то еще, какая-то бумажка.

Это был детский рисунок в идиллических тонах. Пышные голубые облака, на которых сидели розовые человечки, намалеванные в стиле «точка-точка-запятая». Над каждым подпись неровными буквами: мамочка, Саня, Костик, Олеся. В стороне, на общем облаке, сидели еще две куклы, названные Юля и Лёля. А над всем этим – большие розовые буквы: РАЙ.

Лёля машинально свернула рисунок и спрятала в карман джинсов. Провела рукой по глазам.

Казалось бы, каждая минута ее жизни в последнее время была наполнена страхом, но так страшно, как сейчас, ей не было еще никогда…