Сергей Пономаренко - Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно

– Нет, – это слово вырвалось само собой, хотя внутри у нее все кричало: «Да! Все что угодно, но только не смерть!»

Брюквин усмехнулся:

– Вы сами сделали выбор, барышня, и вините только себя. Надзиратель! Осужденная Мозенз в вашем распоряжении для этапирования на место казни. Прощайте, барышня! Если придется еще свидеться, то, думаю, тогда вы будете более покладистой!

«Странные слова на прощанье. Он надеется еще увидеться со мной?! – в отчаянии подумала Аника. – Где и как? Почему он ушел, ведь он знает, что я невиновна! Он должен не допустить казнь! Я хочу жить, дышать, любить и быть любимой! Я не хочу умирать! Помоги мне, Господи!»

Виселица была установлена на западном бастионе форта. Стояла глухая ночь, и в небе купались звезды – обиталища бессмертных душ, покинувших бренную оболочку. Казнь была обставлена просто и буднично. Даже когда Анике на голову накинули черный мешок, ее не покидало ощущение, что это какое-то театральное представление, не верилось, что через мгновение она – молодая, красивая, девственно чистая – навсегда исчезнет из этого мира. Будут расти деревья, стоять дома, город будет жить своей обычной жизнью – только ее не будет.

Неожиданно она вспомнила рассказы преподавателя истории, большого почитателя египетской старины, о Долине мертвых, о последних убежищах почивших фараонов – тайных усыпальницах, гробницах, скрытых в глубине громадных пирамид. Внутри погребальных камер гробниц всегда присутствовала надпись: «Вспомни мое имя, и я обрету вторую жизнь». Теперь, стоя на пороге, отделявшем жизнь от смерти, она стала про себя повторять эти слова вместо молитвы.

«Вспомни мое имя, и я обрету вторую жизнь!»

Пол провалился под ногами. Пронзительная, мучительная боль, парализовавшая тело, длилась вечность. Веревкой раздавлена гортань, легкие готовы лопнуть от недостатка воздуха. Голова начинает расти и превращается в новенький кожаный мяч, в который усердно накачивают темную красную жидкость. Но надетые не бедную головушку железные обручи не дают ей расти. Их прибивают множеством гвоздей, и каждый удар отдается нестерпимой болью. Сердце неумолимо сжимают кузнечные тиски, а оно все не дается, колотясь с отчаянием обреченного, и вдруг превращается в стеклянный флакон, который разлетается на мелкие осколки под усилиями проклятых тисков. Лопается мяч, не справившись с обручами, и она летит в темный длинный туннель, из которого не видно выхода.

Врач убрал стетоскоп и констатировал:

– Наконец отмучилась, бедолага. Больше пяти минут – подобные случаи редкостны, даже уникальны. Все-таки это ужасное зрелище, господа! Особенно когда такая юная… Да-с. Занесите в протокол – смерть наступила в пять минут после полуночи.

У жандармского поручика, начальника конвоя для сопровождения смертницы, с хорошим послужным списком, подозрительно блестели глаза. Он решил напиться той ночью до поросячьего визга. Поручик станет проделывать это с завидным упорством и в последующие ночи, ибо сон покинет его, но облегчения он не будет получать. Некий женский образ, со временем все больше теряющий черты конкретного человека, будет преследовать его в снах и даже наяву. Пьяным он будет врываться в бордели, выискивая проституток с коротко остриженными волосами, на коленях просить у них прощения и щедро наделять деньгами. У «жриц любви» с улицы красных фонарей даже возникнет мода стричься очень коротко.

– Господин унтер-офицер! Рядовой Прохоренко третьей пулеметной роты гарнизонной службы принял пост номер пять! – хмуро отрапортовал курносый низкорослый солдатик в длинной шинели, которая, казалось, полами мела землю.

– Что ты, братец, невесел, отчего нос свой повесил? – с издевкой спросил высокий статный разводящий, и два сопровождавших его солдата искривили губы в угодливых улыбочках. – Мертвяка испужался, што ли? Так они дохлые, ни на што не годные. Тем более баба! Чего молчишь?

– Никак нет, господин унтер-офицер! Не испугался я, захворал, – постарался бодро ответить солдатик, но это ему плохо удалось.

– Завтра, как караул сдашь, пойдешь к лекарю. Он тебе клистир и касторку пропишет, неделю из сортира не будешь вылезать. – Все трое расхохотались – один зло, а двое подобострастно. – Если снова, как в прошлый раз, зря тревогу подымешь, тебе уже никакой лекарь не поможет.

Все снова заржали, а унтер сунул кулак солдатику под нос.

– Вспомни наставления гарнизонной службы, которые гласят, чтобы на шорохи, шумы всякие внимания не обращать, ибо все это происки ветра, а службу нести зорко и бдительно.