Роберт Ричардсон - Древо Лазаря

Дин наклонился вперед, гневно сжатые кулаки лежали на краю стола. Теперь он владел собой.

— Я сейчас скажу кое-что, а потом уйду. Если вы когда-нибудь это повторите, я… нет, я не подам на вас в суд. Я вас убью. За кого, черт возьми, вы себя… держите, когда выдвигаете такие обвинения? Против моей сестры?

— Да прекратите, Эван! — Голос Мальтрейверса звучал нетерпеливо. — Коли вы собираетесь убить меня, то лучше сделать это прямо здесь и немедленно, потому что, если вы не сядете и не выслушаете меня, я пойду в полицию. Тогда уже они начнут расследование и поднимут такую грязь, в которой будет вывалян каждый… Итак, в первую очередь — отпечатки пальцев, ваши и Мишель, и на этот раз вам не удастся отвертеться. Я не ученый, но уверен, результаты покажут, что вы ее отец. Вы хотите, чтобы Мишель это стало известно? Или вашим родителям? Подумайте об этом.

Дин с минуту смотрел на него, потом повернулся к Тэсс.

— Как вы живете с этим безумцем?

— Я живу не с безумцем, — ответила она. — Я живу с человеком, у которого иногда возникают превратные представления о законе. На его месте множество людей не стали бы просить вас о встрече, а просто сразу же заявили бы в полицию. Гас же предлагает настоящий выход, по крайней мере для некоторых. И это люди, которых вы любите. Она положила руку на его правый кулак, все еще прижатый к столу. — Прислушайтесь к тому, что он говорит, Эван. Пожалуйста. Когда он закончит, вы, если захотите, сможете уйти.

Кулак Дина еще сильнее сжался под ее пальцами, потом, прежде чем убрать, он стал разжимать его. Очень глубоко вздохнув и опять подвинув свой стул, он уселся.

— Продолжайте, — только и сказал он.

— Спасибо. — Мальтрейверс был уверен, что Дин сделал очень важный шаг. — Я буду, насколько возможно, кратким, потому что могу представить, как это все будет для вас болезненно. Можно бы начать с того момента, когда Патрик Гэбриель приехал в Медмелтон, но, конечно, по-настоящему все началось, когда вы и Вероника стали любовниками…

Гнев, появившийся в глазах Дина, когда Мальтрейверс в первый раз выдвинул свое обвинение, вряд ли мог так скоро исчезнуть. И сейчас он еше прорывался, но на этот раз смешанный с печалью и растерянностью.

— Не прерывайте меня, — сказал Мальтрейверс. — Это не касается ни меня, ни кого-либо другого. Это незаконно, но происходит чаще, чем многие думают, а человеческие чувства не всегда в ладах с законами. Ведь то, что произошло, никому больше не причинило вреда. И ясно, что вы и Вероника до сих пор очень близки друг другу. Полагаю, вы любите ее.

Так или иначе, это случилось, и вы оба хранили вашу тайну. А потом вы женились, и у вас с женой не было детей, и вы наблюдали со стороны, как растет ваша дочь, не имея права признать ее своей. Долгое время вам удавалось как любящему дяде Мишель переводить ваши чувства в иное русло. Но потом Вероника вышла замуж за Стефана. Он хороший приемный отец, но это чужой человек, взявший на себя ту роль, которую вы хотели всегда играть в жизни Мишель.

— Могу теперь представить, как вы зарабатываете на жизнь в качестве писателя, — прервал его Дин. — Вы все это придумали. Можете вы хоть что-то из сказанного доказать?

— Ни одного слова, — признался Мальтрейверс. — Но будете ли вы рисковать, приказывая мне, чтобы я забыл обо всем этом? И будете ли надеяться, что я не пойду в полицию?

— А вы пойдете? — вызывающе спросил Дин.

— Лучше вам поверить в это.

— Значит, вы не осуждаете себя за то, что причинили так много боли другим?

— Если бы я не осуждал себя, то давно бы уже пошел в полицию. Не так ли?

Дин ничего не отвечал, пока воцарившееся между ними молчание не было нарушено хрустом обломившейся ветки дерева, ударившей по окну и разбившей стекло со звуком, похожим на пистолетный выстрел. Поднялась минутная паника. Хозяин ринулся осматривать повреждение; ветер задул с новой силой, задул, как человек, внезапно озабоченный тем, что слишком поспешно покинул свою обитель. И тут же посыпались злорадные замечания о состоянии церковной крыши. Хозяйская собака, спрятавшаяся под стойкой бара, заскулила.

— Разве нет? — спокойно повторил Мальтрейверс, когда снова установилось относительное спокойствие. Во время этой суеты Дин оставался совершенно безучастным, будто ничего не случилось.

— Я мало знаю вас, чтобы ответить. Кто знает, что вы можете.

— И если бы я сделал так, потому что вы не оставляете мне выбора, разве я был бы прав?

Дин очень долго смотрел на него, ничего не отвечая. Потом, казалось, принял решение.