Валерий Воскобойников - Татуировка

— Врача скорее! Скорее врача!

Художник умирал прямо на глазах нескольких десятков радио- и тележурналистов. А люди с камерами обступили его и, отталкивая друг друга, через плечи, через головы впереди стоящих, отвратительно суетясь, стали подробно, мгновение за мгновением фиксировать картину наступающей смерти. Кто-то, сообразив первым, стал снимать заодно и их самих — потных, возбужденных.

— Ну уж это слишком! — выкрикнул пожилой француз, который подавал Агнии воду. — Вы нарушаете профессиональную этику!

Однако его никто не услышал. Все, у кого были камеры, тоже стали лихорадочно снимать друг друга, а потом вновь бросились к умирающему художнику.

Эти кадры Агния потом видела множество раз. Она и сама показывала их — сначала в Доме журналистов на Невском, а потом в Москве. Так уж получилось, что в тот ужасный час она была в студии на «Радио Франс» единственной российской журналисткой. Да и то случайно.

Когда прибежал врач, художник был уже мертв. Двое мужчин унесли его в медицинский пункт, и тамошний врач безуспешно попытался запустить сердце.

Уже спустя два часа сначала телезрители Франции, а потом и всего мира видели трагические кадры последних мгновений жизни мировой знаменитости. И многочисленные комментаторы строили предположения о том, про какую же группу он хотел объявить миру.

Но прежде рядом с Агнией оказался Борис Лосев.

— Быстро в коридор! — сказал он негромко и взял ее за руку.

Она вышла следом за ним, еще не понимая, в чем дело.

— Какой ужас! — сказала она потрясенно.

— В моем возрасте, Умница, эти ужасы становятся фоном жизни. — Борис был удручен тоже, но и деловит. — Сейчас будут проверять документы. У меня-то постоянный пропуск, а тебе мы не успели заказать. Три часа объяснений в полиции обеспечено. Быстро вниз!

Однако им не повезло. Они вышли из лифта в тот момент, когда охранники перегораживали проход.

Борис рванул ее за руку в тот же лифт, они поднялись на несколько этажей, по опоясывающему коридору перешли в противоположный сектор и снова спустились вниз — теперь уже на другом лифте.

— Может, лучше вернуться? — Агния еле-еле поспевала за ним.

— Лучше выйти. Пока не поздно.

Он подвел ее к дамскому туалету.

— Посмотри, окно открыто? Я пока постою у дверей. — Агния послушно заглянула в просторный ухоженный туалет. Все окна там были закрыты наглухо. — Тогда выйдем через мужской. У нас — открыты.

К ним приближался тот самый пожилой француз, который в студии любезно указал ей на стул, потом подал пластмассовый стаканчик с водой, а во время всеобщего возбуждения пытался воззвать к этике.

— У вас тоже проблемы с выходом?

— У меня — нет, а для мадам мы не успели заказать пропуск.

— Вот и я не успел, — посетовал француз. — И к тому же хотел бы скорей оказаться в своей газете. Но я вижу, вы нашли выход. — Он подбадривающе улыбнулся Агнии, которая продолжала нерешительно мяться перед входом в туалет для мужчин. — Мадам, не смущайтесь, путь к свободе всегда связан с риском.

Борис спрыгнул на землю первым. Руки у пожилого француза были сильными. Обхватив Агнию за талию, он помог ей взобраться на высокий подоконник, а потом поддерживал, пока она, присев, примеривалась к прыжку. Борис в это время расставил руки, чтобы принять ее на земле. Вероятно, со стороны выглядела это нелепо и странно. К счастью, прохожих поблизости не было. А приземление оказалось вполне благополучным. Борис помог и французу.

— Похоже, вышли вполне удачно, — сказал француз, обмениваясь с Агнией визитными карточками. — Но, Боже мой, какие несчастья нас всех подстерегают в любую минуту!

То настроение праздничного ожидания, которое жило в душе Агнии еще час назад, мгновенно исчезло. И, похоже, Борису Лосеву тоже расхотелось гулять по городу. Несколько минут они шли в полном молчании. Внизу справа от них блистала Сена. Впереди на другом берегу упиралась в небо Эйфелева башня.

— Одна сумеешь доехать до гостиницы? — заговорил наконец Борис. — К метро я тебя, конечно, выведу, а дальше — отправлюсь в библиотеку. Ты прости, я совсем забыл, что там подготовили книги. И взять их надо немедленно. Отдохни, расслабься, если можешь. Это банально, но ведь и в самом деле Антона уже не вернешь…

— Прекрасный русский язык, который приводил в восторг Тургенева Ивана Сергеевича, он умер. Мы должны смотреть в глаза жестокой правде. И эта правда заключается в том, что мы с вами — последние носители ушедшего в сумрак истории великого языка. Да, дорогая Агния Евгеньевна, не глядите на меня с таким ужасом. У вас, у тех, кто вырос в России после Октябрьского переворота, — иная эстетика, иная символика и знаковая система и, следовательно, иная система мышления.