Татьяна Степанова - В моей руке - гибель

— Молчать! — снова закричала она, как ей показалось, ужасно грозно. Уберите своих дохляков и сами мотайте!

Я вот милицию сейчас по рации вызову! Хулиганы, а если бы ребенок погиб, а? Сейчас наряд приедет и за милую душу с вами… — Она вдруг осеклась, рука с извлеченным из сумочки удостоверением зависла в воздухе Катя увидела на груди одного из камуфляжников, который придвинулся ближе, чтобы глянуть на «корочку», какой-то круглый значок, а в нем буквы «Выжива…».

Окончание ее угрожающей речи оказалось совершенно неожиданным для Мещерского:

— Если в вашей чертовой школе принято так развлекаться, то Базарову вашему мы сами сумеем мозги вправить!

Нет, не удостоверение сотрудника милиции, не жест отчаянной отваги, как то воображалось Кате, а именно фамилия близнеца тут же погасила весь конфликт.

— Ладно, извините, — тип с эмблемой резко рванул к себе скалившегося питбуля. — Мы не хотели, правда. Это же, в конце концов, просто цыганская саранча. Проезжайте.

Они сошли с шоссе и скрылись в лесу. Словно их и не было никогда.

— Дурдом. — Мещерский снял с мальчишки левую кроссовку и начал ощупывать распухшую лодыжку — голую, грязную, носков или гольфов под штанами-«адидасами» и не водилось. — Они тебя больше пальцем не тронут, не бойся.

— Лярвы, — мальчишка нежданно обрел дар речи. — Дядь, дымовуха есть? Дай. Одну — в рот, другую про запас. Ну даай… А это у тебя серебро? Настоящее? А какой пробы? — Он ткнул замурзанным пальцем в зажим для галстука на рубашке Мещерского.

— Как это в рот? — опешил тот. — Что?

— Ну сигарету, что-что! Два часа уже не дымил. Дай, не жидись.

Мещерский протянул шкету пачку сигарет. Тот выгреб полпачки. Одну сунул в рот, другие упрятал за пазуху, пошарил в кармане «адидасов», вытащил зажигалку, щелкнул.

Катя смотрела, как он уже пускает кольца дыма, точно маленький Змей Горыныч.

— Лярвы, — повторил мальчишка снова. — Если б не ваш драндулет, нипочем бы эти лярвы меня не догнали.

В голосе его слышался едва уловимый южный акцент, хотя по-русски он говорил вполне чисто. Надо же, цыганенок…

Ну конечно, мальчишка как две капли воды походил на своих соплеменников, снующих в метро, электричках, шумных, чумазых, самого разного пола и возраста, иногда бесцеремонных, иногда развязных, иногда растерянных и жалких, как все дети, брошенные на произвол судьбы в мире взрослых, тянущих жалобными голосами любимое «Мы люди-и не мее-стны-я-я…», играющих на визгливых гармошках в темных переходах, настойчиво всучивающих вам косметику неизвестного происхождения, аляповатые лейблы, презервативы и прочую грошовую дрянь.

— Тебя собаки не поранили? — спросила она.

— За ср… хотели тяпнуть, только она у меня тухлая, потому что я ею каждый день… — сквернословило это милое восьмилетнее дитя с подкупающим цинизмом. — Нога болит уйюй-юй как! Ой, тетя, а у вас мелочи не будет? Мне только фанты попить…

— Ты где живешь? — Мещерский переглянулся с Катей: не бросать же этого травмированного циника и попрошайку на дороге. — Где твои родители? Мы тебя к ним отвезем, хочешь? — Бабка ногу вмиг зашепчет, — мальчишка хитро прищурился. — Я покажу, куда ехать. Это твоя, дядь, тачка? Хреновая. У моего, знаешь, какая шикарная!

— У отца, что ли? — Мещерский завел мотор. — Показывай. Кстати, как звать-то тебя?

Катя мужественно готовилась узреть за поворотом дороги какой-нибудь кочующий цыганский табор со всеми его атрибутами: полосатые перины на траве, уйма горластых детей, закопченные чайники на кострах, цыганки в турецких юбках и вязаных кофтах, прокисшая вонь мочи, пота, керосина, но…

Дорога свернула и озадачила их, приведя в самый обычный подмосковный поселок — тополя, пятиэтажки, магазины-стекляшки, будка ГАИ на перекрестке. Они пересекли поселок по главной и единственной улице и выехали на пустырь, где шла новостройка. Чуть поодаль, у синеющего на горизонте леса, красовались новенькие кирпичные коттеджи с черепичными и железными крышами из тех, что возводятся на селе теми, кто не жалеет на строительство денег. В самый большой дом с ломаной крышей и круглыми окнами-арками второго этажа цыганенок и ткнул пальцем.

Только когда они подъехали к воротам циклопического, иначе и назвать-то нельзя было это гигантское сооружение, забора, огораживающего внушительных размеров участок, Катю осенило: да это же цыганская деревня. По области цыгане селились во многих районах компактно — целыми деревнями-родами. А тут еще и с размахом. Цыгане появились сразу и со всех сторон — из-за заборов, из-за углов недостроенных домов. В основном женщины и дети. Мещерский вытащил мальчишку из машины и понес к воротам, постучал.