Душан Митана - Конец игры

Он заметил надпись на двери: Погляди налево. Непроизвольно повернул голову и слева прочитал: Погляди направо — а там: Оглянись назад. Когда спускал воду, прочитал на задней стене: Чего оглядываешься, балда!

Славик вошел в раздевалку. Большинство рабочих пили молоко из пивных бутылок, курили, ворчали.

Что до меня, я доволен.

Каждый свыкается.

Вкалывать везде надо.

Ясное дело.

Считаю, жаловаться ни к чему.

Бывало и хуже.

Мастер — мужик что надо.

Понимает людей.

Зато начальничек чего стоит.

Сукин сын.

И носу в цех не кажет.

Работенке его не завидую.

Ни его жалованью.

Я тоже.

Ну и не ворчи тогда.

Ты бы с ним поменялся?

А что?

Поменялся бы?

Ни за какие коврижки.

Тогда молчи в тряпочку.

Во всяком случае мог бы прийти.

Попроси у него фото.

Раз он тебе так нравится.

И ему достается.

Не бойсь.

Я ему не завидую.

Тогда айда перекинемся в семерку.

Какой это болван написал в сортире?

А чего там?

Ступай погляди!

Славик был уже за дверью, когда услыхал: Наверняка он. Все его штучки. А кто-то спросил: А что там в сортире?

Ступай погляди!

Когда в два часа ночи остановился круг, по всему цеху прокатился какой-то нервный, беспокойный гул. Люди высыпали на освещенный забетонированный двор, поток увлек и Славика. Кто-то сказал — погиб блондинчик. Один Славик знал, хотя другие тоже догадывались, как обстояло дело с увечьем блондинчика, из-за чего его сняли с конвейера и перевели на склад. Теперь он грузил в машину коробки с ботинками и отвозил на станцию, где их перегружали в вагоны. Только ему, Славику, признался блондинчик, что отсек себе указательный палец нарочно. Светясь радостью, что отделался от круга, он сидел в кузове на груде коробок, покуривал и весело покрикивал, а машина меж тем мчалась в ближний городок на железнодорожную станцию. В руке он держал веревку, привязанную другим концом к запястью шофера, — в случае опасности можно было потянуть за веревку. Называлось это «телефон». Но неожиданно «телефон» отказал. Мертвенно бледный шофер истерически выкрикивал: Ничего… вот так, здесь… вот к руке… здесь веревка была привязана, и ничего я не почувствовал. Должно, застряла между бортом и коробкой и перетерлась… Коробки, должно, стали валиться сверху, он, должно, дергал, а я ничего не почувствовал, пока вся груда не рухнула вместе с ним… Я только тогда заметил, когда все уже на земле было. Мозг на дороге… я не виноват, хороший был хлопец, никто тут не виноват, никто не виноват, никто… повторял он свой некролог, остолбенело качая головой.

Люди группками расходились — кто в буфет, кто в раздевалку; двор опустел. Дул холодный ветер и бешеной круговертью вздымал с земли раскиданные листы бумаги. На небе вспыхивали звезды.

Ему не хотелось есть, не хотелось ни пива, ни горячего чаю. Он пошел на зады, туда, где во тьме вырисовывались очертания низких прямоугольных складов, сел на перевернутый ящик и закурил. Его трясло от холода.

Ну как, прохлаждаешься? — вывел его из оцепенения женский голос.

Это была она, красильщица подметок, Цибулёва Гита.

Подвинься-ка малость, она села возле него, прижавшись к нему теплым бедром, и стала есть хлеб с салом и луком. Лук одуряюще пахнул.

Тебе вроде холодно, она прижалась к нему еще теснее, бедняжечка, погладила его по голове.

Он раздраженно дернулся и вышиб у нее из руки хлеб.

Ты это чего брыкаешься? Лучше бы согрел меня. Не бойся, я тебе плохого не желаю. Ветрище здесь, пошли укроемся, она схватила его за руку и повела в закуток с подветренной стороны. Он шел за ней покорно — оцепенелый, не способный сопротивляться.

Так погибли блондинчик и невинность Славика. В одну и ту же ночь. Лучше об этом не думать. Вернемся к нашим корням.

Откуда мы вышли? Кто мы? Куда идем?

— Рабочие в бывшей Австро-Венгерской монархии не имели политического руководства и своей организации. Организация КПС [75] Коммунистическая партия Словакии. была основана в ноябре 1925 года. Первомайские торжества впервые отмечались у нас в 1927 году.

В 1926 году была построена государственная четырехлетняя школа. В 1927 году — налажено автобусное сообщение, через год — проведено электричество. В это время старостой на селе был Мартин Славик.

Вот здесь, дед, черным по белому, да, ты вошел в историю! Не отступился он от тебя. Жаль, что тебе не дано уже это прочесть, может, ты и простил бы ему хотя бы свою корчму. Но постой, вот еще тут: