Душан Митана - Конец игры

У Славика едва хватило сил собраться с мыслями, чтобы противостоять новому натиску.

— Не понимаю, — сказал он, хотя прекрасно сознавал, куда метит капитан этим внешне невинным и немудрящим вопросом. Да, это была весьма существенная психологическая задача — он сам ночью, до прихода сюда, много думал над ней: если я решусь сказать о ребенке — а об этом нужно сказать, — очень важно, когда я это сделаю.

Капитан подтвердил его предположения:

— Да, довольно странно. Столько времени мы здесь беседуем, а вопроса, который должен быть для вас… так сказать… самым мучительным, мы почти совсем не коснулись.

Славик резко выпрямился в кресле и с возмущением обеими ладонями хлопнул себя по ляжкам.

— Самый мучительный! Черт побери, надеюсь, вы не хотите сказать, что смерть моей жены была бы для меня менее чудовищна, если бы тот, кто был здесь, убил бы только ее одну? Разумеется, это так, как вы говорите, — это еще мучительнее, но в чем вы, собственно, меня упрекаете?

Капитан сделал успокаивающий жест рукой и сказал:

— Вы неверно меня поняли… Или, возможно, я не так выразился. Я хотел знать, почему вы не сказали об этом раньше, только и всего.

— Вероятно потому, что это слишком чудовищно для меня, — сказал Славик устало. Н-да, это отнюдь не самое убедительное объяснение, подумал он, но чувствуя, что силы его уже на исходе, мысленно махнул на все рукой — плевать, какая уж разница, по сути, это форменная ерунда.

Однако, похоже было, капитана его объяснение — во всяком случае, в эту минуту — вполне удовлетворило, ибо после недолгого размышления он согласно кивнул:

— Возможно, вы правы. — Капитан поднялся с кресла. — Давайте кончим, мы и так вам уже надоели. — Он подошел к подпоручику, который сидел за столиком с пишущей машинкой, но не печатал; делал какие-то записи в блокноте, где, очевидно, были и показания Амалии Кедровой.

Славик выпрямился, в пояснице сухо хрустнуло, он глубоко вздохнул — наконец все позади.

Но капитан, заглядывая в блокнот поверх плеча подпоручика, снова заговорил:

— У вашей жены, товарищ режиссер, часто бывали такие ночные визиты?

Этот человек, кажется, не намерен кончать!

— Какие ночные визиты?

— В эту ночь вас здесь не было, но кто-то все ж таки здесь был. Надеюсь, вы не можете с этим не согласиться.

— Изредка случалось. Она была журналистка, знаете, как в газете принято. Номер сдается к сроку, а времени обычно в обрез. — Он понимал, что производит смешное впечатление, и, хотя ни на кого не смотрел, чувствовал, как все ухмыляются, забавляясь его явно несуразной болтовней. — Может, брала интервью, — добавил он с насмешливой гримасой; если уж я вынужден строить из себя идиота, так хотя бы с пользой для дела.

— Посреди ночи? Это как-то не вяжется с работой.

— Тогда почему вы меня об этом спрашиваете? Сами все понимаете!

— Мне не хотелось бы вас травмировать, но приходится задать вам еще один вопрос. Навещал ли ее кто-нибудь регулярно? Может, нам это бы помогло.

— Нет! Во всяком случае, я не знаю!

На этом все кончилось. Правда, у Славика взяли еще отпечатки пальцев, а затем дошла очередь и до заключительного аккорда; капитан Штевурка обладал потрясающим чувством последовательности — Славика раздели почти догола, забрали всю его одежду и в утешение объявили, что они еще непременно встретятся, так как расследование только началось.

Наконец-то он смог принять душ. Пусть с некоторым опозданием, но душ никогда еще не приносил ему такого чувства облегчения и бодрости. Он с наслаждением хлестал себя струями воды, смывая с усталого тела липкий, едкий, вонючий пот, и какое-то время даже льстил себя надеждой, что душ — словно ритуальная купель — очистит его от всего, что произошло со вчерашнего утра, с той минуты, когда он стоял в ванной и, будто страстный, нетерпеливый любовник, что в отсутствие своей любимой утешает себя хотя бы видом ее вещей, со сладкой дрожью в паху разглядывал в открытом зеркальном шкафчике всевозможные флакончики, тюбики и баночки, принадлежавшие той, которая уже никогда не вернется.

На стиральной машине рядом с гоголевскими «Мертвыми душами» все еще лежала вчерашняя газета, точно так, как он ее положил туда, когда прочел «ПОЧЕМУ СМЕРТЬ ОЩЕРИЛА ЗУБЫ».

Почему?

Нет, сейчас он был не в состоянии снова заниматься поиском ответа на этот тягостный вопрос. «Информативный разговор» с капитаном лишил его последних сил. Спать, хоть на часок вздремнуть — вот, что мне надо! Я уже выложился до предела, жребий брошен, машина заработала, они уже наверняка проверяют мои показания, мать, водитель, Лапшанская, Плахи, пусть проверяют, я не лгал, в самом деле я вышел на Шафариковой площади и пошел к матери, они бесспорно это установят, а почему бы нет, достаточно, если им скажут правду, ничего кроме правды, опасность ему не грозит, подозрение капитана пока еще ничем не подкрепляется…