Геннадий Прашкевич: Подножье тьмы

– Романтик?

– Еще бы! Ты видел таких на площади. Носят костюмы полувоенного фасона и требуют везде навести порядок. Среди них даже поэты есть. Вот послушай.

Роальд развернул газетку:

– «Россия сеяла, роняла черный пот на пашни, но плодов не пожинала: ее до самой нитки обирала орава расплодившихся господ…» Сильно, да? Вот так и далее. На все двести строк. Как говорил когда-то небезызвестный вождь: эта штука посильнее «Фауста» Гете… Нет, погоди. Ты тугодум. Чтобы до тебя дошло, еще несколько строчек.

Достаточно умело, наверное подражая Лене Врачу, Роальд зачитал:

– «Народ, окстись! Не то твои кумиры Россию хуже липки оберут, лаптей понаплетут, распродадут любителям старья на сувениры. Правителям на все и вся плевать, им кушается всласть и мягко спится. А лучше бы лаптями подавиться, чем Родиной задаром торговать!»

– Ну и голос у тебя, – сказал Шурик.

– Дело не в голосе. Поэт зависит не от голоса.

– А от чего?

– От глотки.

– Сильно сказано, – искренне признал Шурик.

– Неелов так говорит. Его людей и считают сильными. Они сами считают себя сильными. Они уже сейчас готовы взять на себя, ну, скажем, круглосуточное патрулирование улиц. Они утверждают, если им это позволят, они за неделю наведут в городе порядок, избавят горожан от преступников. По крайней мере, так утверждает Неелов. И люди, окружающие его. Я именно о них говорю.

– А «Шанс-2»? У них есть поэты?

– Есть. Но не такие сильные.

– А ну-ка?

Роальд вытащил номер «Шанс-2»:

– Это, конечно, не крик души, но все же…

И процитировал с чувством:

– «Подумаешь, провинность, лежал возле ларька, – ты попроси, подвинусь, Россия велика… Ведь я не алкоголик, не специально пью, а только пью от боли за Родину свою…»

– Это Иваньков пьет от боли за Родину?

– По крайней мере, его поэты.

– А на какие деньги издается «Вместе»?

– На деньги партии, которая Неелова поддерживает. Точнее, которую газета поддерживают.

– У этой партии много денег?

– Много, – грубо сказал Роальд. – Но это уже политика. Нас политика не интересует. Поэтому забирай газеты и отваливай.

– Кстати, – вдруг поднял он внимательные глаза. – Тебе знаком такой вот женский квакающий голос?

– Обычно квакающие голоса бывают у лягушек.

– Значит, тебе звонила лягушка.

– Ладно. Учту. – Шурик знал, Роальд говорит о Симе. – Я начну с фирмы «Делон». Прямо с обеда начну. Интересно, у них своя столовая или обед они заказывают в ресторане?

– Вот и выясни.

Шурик встал.

– Знаешь, – сухо сказал Роальд, уставясь на него серыми неулыбчивыми глазами. – Может, это и не мое дело, но твоя Рипсимия…

– Сима, – терпеливо подсказал Шурик. – У нее есть имя. Ты его знаешь. Правильно оно звучит именно так – Сима. Легко запомнить.

– Сима? – холодно заинтересовался Роальд. – Я и говорю – Рипсимия. Или Максима. Я даже в словарь смотрел.

– Просто Сима, – терпеливо повторил Шурик.

– Ты что, не знаешь, как ее имя произносится полностью?

– Тебе-то что?

– Дурак всегда вызывает жалость.

– Не надо меня жалеть. Перебьюсь.

– Возможно, – Роальд как бы соглашался с Шуриком, но это вовсе не значило, что он разделяет его мнение. – До встречи с Рипсимией ты, берясь за дело, сразу говорил: Роальд, я уже в работе! А сейчас сидишь и несешь чепуху. «С обеда начну»! Я считаю, это следствием твоего общения с…

– С Симой, – предупредил Роальда Шурик.

– Ну да. Хотя ты даже ее полного имени не знаешь, – ухмыльнулся Роальд. – И зрение тебе изменяет. Оно у тебя стало выборочным. Любой человек на твоем месте увидел бы – у твоей Симы остались только ноги, потому она их и не прячет. Ей, наверное, за тридцать, а?

– Заткнись!

Роальд ухмыльнулся еще наглее:

– А если однажды к тебе заявится ее муж? Это что ж, скажет он, не завелись ли у Рипсимии коммерческие тайны? А если однажды этот муж явится в наше бюро и попросит меня пройти по следам ее исчезающей время от времени супруги? Если он захочет узнать, не спит ли его Максима с каким-нибудь олухом? Учти, я на такое дело поставлю Ежова. Он парень въедливый.

– Да уж знаю, – хмуро согласился Шурик.

И, выходя, хлопнул дверью.

Рипсимия… Максима… А, может быть, Серафима!.. Ему-то какое дело?… Тоже мне, «одни ноги остались»!..

Роальд, конечно, ошибался.

Кроме ног у Симы осталось еще кое что.

Когда Шурик вошел, Сима лежала на диване. На диван она набросила чистую простыню. Проблема для Шурика. Сима никогда не валялась на одной и той же простыне дважды.