Геннадий Прашкевич - Подножье тьмы

«Да кто ж ворует детей?»

«Если бы мы знали! – ощетинились бабки. – Руки им поотрубать, поганцам. Еще ж неизвестно, что они проделывают с детьми! Вешать прямо на площади. – Бабка переглянулись. – Было время. Тогда б повесили!»

«А Иваньковы чего ж редко бывают? Гуляют, что ли? Богатые?»

«Богатые, верно. А гулять чтобы, такое редко. Ссорились пару раз, было, все слышали. А так редко появляются, и поздно. Подкатит машина, вышел, поднялся. Подкатит вторая, вышла, поднялась. Светлана может и под утро подъехать. Но чтобы пьяная – этого нет. Ни-ни! Никто не скажет. А Сергей Иваныч… Так, мужик ведь… Подъезжает иногда и хорошенький, но в меру, в меру, никто другого не скажет, грех наговаривать на таких людей.»

«А вчера Иваньков появился поздно?»

«Сама видела, – сказала одна из бабок. – В первом часу ночи подъехал, я ночью почти не сплю. Подъехал, шуметь не стал, машину поставил. Не в гараж, а во дворе. Вон туда поставил, – указала бабка. – Красивая машина.»

«А почему не в гараж?»

«Не будет он ночью громыхать железными дверями. Он же знает, в доме старые люди. Сам дом старый. Мы вселялись еще до войны. Сильно постарел дом. Сергей Иваныч, он к людям с уважением.»

«Трезв был?»

«Я ж говорю, сам приехал, сам машину поставил. Как стеклышко!»

Это Шурика удивило.

Он сам видел вчера бушующего Иванькова. После такого загула за неделю не отлежишься. Может, здоровье особенное? Все равно. Он, Шурик, за неделю бы не поднялся… А машина… Подумаешь!.. Машина не проблема, машину те двое могли вести… «Сам приехал… Как стеклышко…»

Не меньше удивил Шурика и старый приятель из Архитектурного – Климов. Он все еще работал там же, правда, сам институт перебрался в центр города. Новый кабинет Климова украшала колонна, наверное, на кабинеты разгородили большой зал. С полок на Шурика печально глядели гипсовые богини, мутно поблескивало стекло. Рулоны ватмана, кипы фотографий, у окна мольберт… Пыль вечности… Вечность руин… Мертвая тишина…

Шурик бы часа не высидел в таком кабинете.

«Слышь, Клим, – сказал Шурик, брезгливо рисуя вензеля на запыленном стекле. – Ты же почти доктор наук. Какого черта пыль везде?»

«Технички нет.»

«Куда делась?»

«Фонд зарплаты экономим.»

«Ради этого учился? Ради этого годы жил на оклад в сотню рублей?»

«Большинство так жили.»

«Ну да, большинство! Вспомни Жукова. Он всю вашу общагу кормил. Сам рассказывал.»

«У Жукова папа сидел в обкоме. Мой в Карлаге, а его – в обкоме. Он и сейчас не бедствует.»

«Все равно… А эта… Как ее?… Ну, ты с нею учился… Она теперь жена какого-то редактора…»

«Иванькова? – удивился Климов. – Тогда она Долговой была. Ее-то чего вспоминать?»

«Ну как? Сам рассказывал, ее на всех курсах знали.»

«Путаешь что-то, – усомнился Климов, почесывая седеющую бороду. Очки у него сползли на нос, он вскинул серые глаза на Шурика. – Не мог я тебе рассказывать про Долгову. Я и она, это два мира. Я весь в хвостах, она отличница. Я по бабам, она, наверное, и сейчас девственница.»

«У нее муж есть.»

«Ну, муж. Подумаешь. У нее красный диплом, я два года просидел лишних. Тоже, вспомнил! Долгова и я!»

«Активная была?»

«Еще бы!»

«Танцульки, вечеринки, мальчики? Как она умудрилась красный диплом заполучить?»

«Танцульки? Вечеринки? Ты это о ком?»

«Как это, о ком? Об Иваньковой. Ну, которая Долговой была.»

«Нет, – сказал Климов. – О Светке плохого не помню. Комсомолка – да, но не зануда. На танцах я ее видел, вроде бы видел, но это ей не мешало. Выпивох терпеть не могла, но по делу – любому могла помочь. Уверен, она и замуж шла девственницей.»

«Иванькова?»

«Ну да. Тогда, правда, Долгова.»

«И так всю жизнь?»

«А ты думаешь, если женщина хороша, ее судьба непременно быть шлюхой?»

«С чего ты взял?»

«Вопросы у тебя странные. Далась тебе Иванькова.»

«Ты мне о ней рассказывал.»

«Может быть, – задумчиво протянул Климов. – Такие, как Светка, благоденствуют при всех режимах. И при всех режимах остаются чистенькими. Знаешь, за счет чего?»

«Не знаю.»

«А за счет собственного здорового эгоизма. Они для себя живут. Но так, чтобы другим не было хуже. Они не обманывают, не воруют. Их ни в чем нельзя упрекнуть. Они не виноваты ни в каких бунтах, ни в каких социальных потрясениях. Более того, они всегда за стабильность. За стабильность любыми средствами. Ради стабильности, ради того, чтобы такие, как мы с тобой, Шурик, нормально жили, друг друга не резали, такие, как Светка, могут пойти на самые крутые меры. Но опять же, заметь, ради нас, ради нашего спокойствия. Очень ответственная баба, скажу тебе. О-о-очень! А ты – танцульки! Уверен, она и сейчас, когда все с ног на голову встало, ни с кем, кроме своего придурка, не спит. Характер!»