Геннадий Прашкевич - Подножье тьмы

– Напьешься.

– Ага.

Они сидели в «Центральном».

Непонятно почему Шурик выбрал именно «Центральный». В любом случае не из-за манекенщиц агентства «Magic» и не из-за балета «Black Snow», он просто не знал, что они тут бывают. Но Скокову скоро и манекенщицы надоели.

– Что за рыла, – сказал он, пытаясь пробиться взглядом сквозь плотную вопящую толпу танцующих. – Любой из них может стать нашим клиентом. Это в лучшем случае.

– А в худшем? – скушно спросил Шурик.

– В худшем кто-то из них пальнет в нас.

И предложил:

– Сваливаем отсюда.

– Оставь. Нормальные рыла. Где ты видел лучше? – сказал Шурик, оставаясь за столиком.

Он смотрел на девицу, уже полчаса строившую ему глазки.

Даже не на девицу он смотрел, а на ее ноги. Дважды девица, будто специально, поднималась и шла к стойке, предоставляя Шурику возможность любоваться ее невероятными ногами.

– Ты действительно наберешься, – сказал Скоков.

– Ага, – сказал Шурик. – Я этого хочу.

– Идем ко мне. Бутылка водки всегда найдется. Здесь сидеть – разорение.

– Плевать.

– Пошли. Я сделаю тебе такой коктейль, после которого ты неделю даже на воду смотреть не будешь.

– Нет, – сказал Шурик. – Что хорошего? Мы придем, а твоя Леська через каждые пять минут будет выглядывать из спальни и шипеть, что вот Лерка от меня ушла, а теперь, значит, она, Леська, от тебя уйдет.

– Да ну, – сказал Скоков, впрочем, без особой уверенности.

В итоге Шурик остался один.

Махнув рюмашку, он поискал глазами длинноногую.

Она сидела за тем же столиком, но уже одна. Ее приятельница слиняла. За то время, которое Шурик ее не видел, ноги соседки не стали короче. Перехватив взгляд Шурика, она улыбнулась.

Он кивнул – давай, мол, сюда. Он был уже пьян, но понимал, что ничего такого не будет. Мужики в подобном состоянии представляют интерес только для шлюх.

К его изумлению девица пересела за его столик.

– У тебя еще хватит денег заказать бутылку шампанского?

Шурик кивнул.

– Тогда закажи.

Она опустила голову на руки, оперлась подбородком на расставленные ладони и он увидел тоненькие, почти незаметные морщинки под ее глазами. На губах лежал слой помады, чуть выпирали скулы, крупные глаза были серого необычного оттенка – с какой-то глубоко упрятанной в них темнинкой, с какой-то тенью в глубине – отпугивающей странной тенью.

Проститутка, подумал Шурик.

В этом не было ничего обидного, он просто пытался определить ее истинную профессию.

Чуть выпятив губы, девица спросила:

– Ты когда-нибудь изменял жене?

Он удивился. Тогда он услышал этот вопрос впервые. Он ответил:

– Еще бы! Только почему в прошедшем времени?

Она засмеялась и ему сразу стало легче:

– А ты?

– Я все время изменяю.

– Почему? – спросил он глупо.

– Скучно, – сказала она. – Не могу больше. Если я смеюсь остротам мужа, значит, к нам пришли гости. Если у него сидит приятель, значит, алкаш. Если я задержалась в конторе, значит, шлюха. И так далее.

Откинувшись на спинку стула, Шурик с изумлением рассматривал неожиданную приятельницу.

– Ненавижу, – сказала она. – Ненавижу спать с человеком, с которым тебя уже давно и ничто не объединяет. Ненавижу спать со скотами, которых уже никогда не назову ни мужьями, ни друзьями, ни даже любовниками.

– Почему бы тебе какое-то время не поспать одной?

Она не ответила на вопрос. Она сказала:.

– Женщина вообще не должна жить с одним мужчиной более пяти лет. Это максимум.

Он подумал о Лерке. Как раз пять лет… Говорливая длинноногая Даная действовала ему на нервы. Но его тянуло к ней. Он сказал:

– Попробуй переспать со мной.

Она усмехнулась:

– Разве не для этого я весь вечер на тебя пялюсь?

Правда, в ту ночь он так и не переспал с нею.

Он уложил ее на диване.

Он протрезвел.

Он приготовил кофе, хотя сам никогда не пил кофе ночью.

Выйдя из кухни, он впервые увидел ее лежащей в позе Данаи. С дивана она его просто спихнула. Не надо. Потом. Я не ленинские зачеты пришла сдавать. Ошарашенный. он не спорил – лег на полу, подстелив что-то из одежонки. Кажется, она проговорила всю ночь. Он то просыпался, то вновь проваливался во тьму. Но не злился, чувствовал – ей надо выговориться. Может, утром…

– С кем ты разговариваешь? – спросил он.

– Мне кажется, с тобой.

– Нет, – сказал он сквозь сон. – Ты сама с собой разговариваешь.

Утром она сказала:

– Дай мне ключ. Я буду к тебе приходить.

Так длилось уже полгода. Что-то в этом его тревожило. Может то, что время от времени, будто очнувшись, она набрасывалась на него и, восхищенный, измученный, он не знал, с чем это можно сравнить.