Анастасия Валеева - Паутина

– Лучше не привлекать к себе внимание, – запыхавшись, говорил Семен Семеныч, когда они оказались на улице. – Сейчас увидят – мент и станут догадки строить, чего да как. А если знают, где она, еще возьмут да предупредят.

– А что, если и вправду знают… – задумчиво протянула гадалка.

Через пару секунд она выпалила:

– Семен Семеныч, ты и на самом деле привлекаешь внимание.

Ты ведь в форме. Дуй давай в машину!

– Что?

– Быстро и без вопросов!

Милославская практически затолкала своего единомышленника в иномарку, а сама снова направилась к подъезду. Вслед ей слышалось недовольное руденковское бурчание.

Только-только гадалка успела присесть на скамейку, как на пороге подъезда показались двое: мужчина и женщина. Судя по голосам, те самые, что недавно разговаривали за соседней с щербатовской дверью. Яна сразу встала и двинулась им навстречу.

– Здравствуйте, – с улыбкой произнесла она.

Те исподлобья глянули на нее, а потом в один голос, без особого радушия, ответили:

– Здрасьте.

Они приостановились и с недоверием стали осматривать гадалку с ног до головы. Она не дала им завершить этой процедуры и снова с улыбкой произнесла:

– Простите пожалуйста, а Лена Щербатова – ваша соседка?

– Допустим, и что? – после некоторого замешательства ответил ей мужчина со свойственной его возрасту предосторожностью.

– Да я подруга ее, – делая вид, что не замечает настроения своих собеседников, с прежним радушием продолжала гадалка, – одноклассница. Мы столько лет не виделись! Приехала вот, а ее нет. Не знаете, где она?

– Нет, – сухо ответила женщина и, взяв за руку своего кавалера, деловито сказала: – Идем, Коля.

Коля подобрал повыше цветастую болоньевую авоську и послушно засеменил за женой.

– Спасибо, вы очень добрые, – вздохнув, пробормотала Милославская им вслед и пошла к иномарке.

– Ну что, как они тебя? – посмеиваясь, спросил Руденко, который все видел из окна автомобиля.

– Не плюй в чужой колодец, сам в него попадешь, – парировала Яна и молча уселась на заднее сиденье.

– Ну что, какие предложения? – серьезно спросил ее Три.

Семерки.

– Ждать, что же еще, – пожимая плечами, ответила гадалка.

– До победного конца? – ухмыльнулся Руденко.

– Угу.

– Как скажешь, – Семен Семеныч сполз с сиденья пониже и, закрыв глаза, зевнул.

Милославская знала, что как бы Семен Семеныч ни был недоволен случившейся неудачей и как бы ни выражал свое нежелание быть причастным к дальнейшим событиям, он не уснет. Она знала, что Три Семерки в этот момент очень переживает, хотя дышит ровно и даже посапывает. Поэтому Яна ничего не сказала в ответ на его довольно резкую выходку и стала внимательно следить за тем, что творилось за окном автомобиля.

Водитель, как оказалось, парень молчаливый и покладистый, видя, что у его новых временных руководителей с работой не очень клеится, тоже ничего не сказал, немного поглазел по сторонам, а потом решил последовать примеру Семена Семеныча: откинул немного спинку кресла, вытянул ноги, фуражку надвинул пониже и закрыл глаза.

Около получаса в кругу единомышленников царило молчание. На улице тоже ничего примечательного не происходило. Копошилась в песочнице, словно муравьи в своем муравейнике, малышня. Молодые мамаши, сидя рядом со своими чадами на низких деревянных скамейках, за неимением других тем для разговора, мирно обсуждали местные новости – кто, с кем, когда, почему. Некоторое время назад они наверняка наперебой говорили между собой о детях: у кого как зубки режутся, например; кто как ходить начал, кто какое первое слово сказал, кто что-нибудь такое необыкновенное выкинул. Теперь, похоже, подобная пища для беседы была исчерпана, и приходилось пробавляться всем, что подворачивалось под руку, а вернее, под язык.

Яна, конечно, не могла хорошо слышать их разговоров, она догадывалась обо всем по мимике и жестам, да и не за горами были те времена, когда Милославская сама являлась молодой мамой.

Старики, оккупировавшие, одну из скамеек, говорили почти о том же, о чем и молодежь, только помимо сплетен их еще очень остро интересовала политика и цены на ближайшем рынке. С особым сладострастием, как это ни странно, они обсуждали собственные болезни, и настоящим героем дня чувствовал себя тот, кому врач поставил более «крутой» диагноз. Разумеется, никто из них серьезно не был болен, иначе со стороны их пересуды да и они сами не выглядели бы так комично.