Анастасия Валеева - Паутина

Незнакомец поджал свои тонкие губы и с некоторым презрением посмотрел в сторону Руденко и его напарника. Милославская, словно прочитав его мысли, произнесла:

– Семен Семеныч, увидимся. До встречи.

Три Семерки недовольно обернулся, затем подошел к Яне вплотную и пробормотал ей на ухо:

– Не советую в дом каждого встречного-поперечного приглашать.

– У нас интимный разговор, – улыбнувшись, ответила ему гадалка.

Руденко стал хлопать глазами, совершенно не понимая подругу.

– Беседа тет-а-тет, – пояснила ему Милославская.

– А-а-а, – протянул Три Семерки, но по лицу его было видно, что он так ничего и не понял.

Семен Семеныч уселся за руль и, подождав, когда это сделает его напарник, тронулся с места, недоверчиво посматривая в сторону Яны и ее гостя.

– Я хотел бы обратиться к вам за помощью, – раскованнее заговорил незнакомец.

Милославская молчала. Она сразу подумала, что этот мужчина – очередной клиент, и размышляла о том, сразу отказать ему или ради приличия выслушать, зачем тот пришел. Состояние у нее было далеко не рабочее, и она нуждалась в хорошем отдыхе гораздо больше, чем в заработке.

– Вы удивлены? – несколько смущенно спросил гость.

– Нет, вы не первый в своем роде.

Сказав эти слова, Милославская сразу подумала, что он не первый не только в том смысле, что ищет ее помощи: было уже много случаев, когда она, будучи утомленной и обессиленной, все же бралась за дело и успешно доводила его до конца.

– Как вас называть? – спросила гадалка.

– Синявский. Виктор Николаевич. Можно просто Витя.

– Идемте в дом, Витя, – вздохнув, произнесла Милославская.

Виктор зашагал за ней, с любопытством оглядывая небольшой дворик ее дома, в котором она, будучи очень занятой в последние дни, давно не наводила порядок.

– Присаживайтесь, – сказала Яна, указывая гостю на диван, обтянутый темно-зеленым бархатом, и закурила.

Интерьер ее кабинета был несколько необычен и всегда делал обстановку разговора, происходящего в нем, загадочной и таинственной. Статуэтка египетской кошки, стоящая на тумбе, казалось, вот-вот оживет и протяжно замяукает, а голос ее эхом разнесется по всем комнатам. Необыкновенный ковер с катренами Нострадамуса заставлял задуматься о других мирах и неподвластных человеку материях.

С виду уверенный в себе, Синявский, присев на указанное место, сразу переменился: он еще больше ссутулился, нахмурился и голову втянул в плечи.

– Расслабьтесь, – сказала гадалка, от которой не ускользнуло состояние клиента. – Курите? – она протянула Виктору свою пачку, вытряхнув из нее наполовину несколько сигарет.

Синявский взял одну из них и из заднего кармана новых, но с оттянутыми коленками джинсов достал металлическую зажигалку. Яна пододвинула ему пепельницу. Виктор прикурил и, сделав две коротких затяжки, сказал:

– Я приехал с Севера.

– Откуда? – удивленно перебила его Милославская: ее услуг до этого искали, в основном, местные жители или приезжие из области.

– Я работаю сейчас на Севере, – пояснил Синявский. – Здесь проездом. Направляюсь на юг, в Геленджик, в санаторий, подлечиться. Решил по пути мать навестить. Она в Ленинском районе живет. Не виделись мы уже несколько лет.

Виктор говорил, шмыгая носом, и слушать его было тяжело: постоянное шмыганье отвлекало.

– Я приехал, а дом пустует, – Синявский развел руками. – Решил переночевать – но и сегодня в течение дня мать не объявилась.

– Только и всего? – рассмеявшись, произнесла Милославская.

– Да вы что! – воскликнул ее гость. – Это все серьезно.

Моя мать – пенсионерка. Она почти все время проводит дома.

– Может быть, на этот раз ей захотелось куда-нибудь наведаться…

– Куда? – ухмыльнулся Виктор. – Родственников у нас здесь нет, друзей тоже: отец был военным, и родители сюда переехали из Питера через пять лет после того, как папа ушел в отставку. В этом городе климат мягче. В Питере сыро, отец там чувствовал себя неважно. За это время дружеских отношений старики ни с кем не завели. Отец, знаете, был человеком высокого ранга и к окружению привык соответствующему, поэтому ему трудно было здесь, в чужом ему городе, на склоне завести себе приятелей. Да и вообще, родители были нелюдимыми. А после смерти отца мать вообще…

Синявский говорил убедительно, и Яна стала его слушать несколько серьезней, чем поначалу.

– Ну, а соседи? – спросила она, сминая сигарету о дно пепельницы, – Соседи, может быть, знают что-то!