Сергей Ковальчук - Тринадцать

Поблагодарив своего собеседника, сыщик отключился и шепотом обратился к своему «доктору Ватсону»:

— Ты что-то хотела сказать?

— Только то, — улыбнулась молодая женщина, которая сегодня была в изумительном коротком черном платье, — что я хочу, чтобы ты сегодня проводил меня до дома. Обещаю напоить тебя настоящим кофе и… — Она многообещающе ему подмигнула. — То, что случится потом, будет зависеть только от тебя.

20 декабря 2016 года, вторник.

Судебное заседание по уголовному делу Анны Лучкович было назначено на 10 часов 30 минут и должно было проходить в главном здании Московского городского суда.

В десять часов, пройдя через арку металлодетектора, Мирутин спустился по лестнице на цокольный этаж, где располагался гардероб. Он сдал свое длинное кожаное пальто, получил номерок, окинул взглядом свое отражение в огромном, во всю стену, зеркале, и направился к лестнице. Сегодня он был в темно-синем в узкую полоску костюме, голубой рубашке и светло-сером галстуке. В руке у него была заполненная бумагами черная кожаная сумка от «Baldinini». Он хорошо выспался и находился в прекрасном настроении.

Поднявшись на лифте на третий этаж, он прошел к кабинету под номером 325, где располагался зал судебных заседаний. До начала заседания оставалось еще десять минут, когда конвой с подсудимой Лучкович прошел в зал и завел ее в застекленное помещение на несколько квадратных метров, внутри которого находилась скамья подсудимых.

Помощник судьи пригласил в зал участников процесса и публику, среди которой Серафим заметил бывшего в генеральской форме Илью Геннадьевича Рымова, а также настоятеля подмосковного монастыря отца Евмения и послушника этой обители Василия. Его борода была настолько длинной и густой, что если бы не старенькая видавшая виды теплая кожаная куртка и джинсы, в которые он был облачен, его можно было принять за монаха или священника. Хотя он был всего лишь скромным мирянином, решившим со временем принять монашеский постриг. Прибыли на суд и подполковник Самохвалов, державшийся ото всех несколько особняком, а также все без исключения потерпевшие, включая сына судьи Стеклова, Георгия. С некоторыми из присутствовавших Серафим здоровался за руку, кому-то просто вежливо кивал, но в разговоры ни с кем не вступал. Большинство из присутствующих прибыли на это, в общем-то, формальное заседание только потому, что были предупреждены работниками следственного комитета о том, что сегодня должно было состояться нечто такое, что прольет свет на обстоятельства, при которых были убиты тринадцать москвичей на заброшенном греческом острове Гавдопула.

Несмотря на то, что представителей средств массовой информации сегодня не было, поскольку Ольгина распорядилась в известность их не ставить, все места в зале суда оказались заняты.

Мирутин в ожидании Куракиной, которая обещала прибыть вовремя, но почему-то задерживалась, занял два места с краю во втором ряду.

В зал вальяжно вошел спокойный и улыбающийся адвокат Прохоренко, который, коротко пообщавшись со своей подзащитной, сел на свое место перед клеткой с Лучкович и, поставив портфель на стол, начал вынимать из него и раскладывать бумаги.

За ним прошел в зал и устроился за столом напротив государственный обвинитель — высокий и тучный, с большими обвислыми щеками и густыми черными волосами, старший советник юстиции Щеглов. Он занимал должность старшего помощника Генерального прокурора России и был назначен в этот процесс для поддержания обвинения.

Без двадцати одиннадцать в помещение, негромко переговариваясь между собой, вошли и расположились на первом ряду Александра Егоровна Ольгина и два ее заместителя — мужчина и женщина. Ольгина была в светлом брючном костюме, мужчина в гражданском костюме-двойке темного цвета, а женщина в строгом черном пуловере и таких же брюках. На шее у нее были жемчужные бусы, а на ногах туфли на высокой шпильке. Ее длинные, выкрашенные в темно-коричневый цвет волосы были заколоты сзади, на затылке.

Спустя еще несколько минут секретарь судебного заседания, высокая блондинка лет двадцати, испуганно косясь на Ольгину, попросила всех встать. В этот момент в зал в длинных черных судейских мантиях, словно лебеди, вплыли две женщины и высокий мужчина лет пятидесяти. Они прошли на свои места. Единственный из трех служителей Фемиды представитель мужского пола занял место по центру, а его спутницы мягко опустились на соседние с ним кресла с высокими спинками.