Мики хватило еще на то, чтобы потребовать теудат-зеут. [27] Удостоверение личности (ивр.)
Но, получив теудат-оле, он побледнел и скис. Очаровательное это было зрелище — белый Мики с голубым теудатом — «кахоль вэ лаван», [28] Голубой и белый (ивр.) — цвета Израильского знамени и припев популярной патриотической песни.
живой символ израильской демократии в действии.
— Зачем он носит этот нож?! — сокрушался Мики.
— Зачем ты таскал нож? — спросил я потерпевшего.
— Тут террористы, — объяснил он.
Извинения Мики оказали на брата-оле целебное воздействие. Наконец он крякнул, словно стакан водки хватил, и выдохнул:
— Слушай, земляк… А ведь здесь — свобода. Тут, я думаю, нельзя руки просто так выламывать. Ну-ка, как его зовут? Я на него в суд подам!
Это сообщение Мики принял покорно:
— Я теперь с ним до смерти не расплачусь. Особенно, если у него будет хороший адвокат…
— Переведи! — потребовал террорист.
— Он советует тебе найти хорошего адвоката, — охотно перевел я.
— Это ж дорого! — поскучнел террорист. — А! Правды нигде нет…
— Переведи, — робко попросил Мики.
— Переводить мне сложно, — честно признался я. — Мне проще советы давать. Я ведь из страны Советов.
И я посоветовал ему выписать чек на названную потерпевшим сумму.
Потерпевший брякнул: «Сто!» Я при переводе добавил от себя нолик, и они разошлись, довольные друг другом.
Растроганный Мики, восстановивший средиземноморский оттенок, отвез тещу и свиные ноги домой на своей машине.
— Тода раба! Елэд тов! [29] Спасибо большое! Хороший мальчик! (ивр.)
- оценила теща его тимуровский поступок.
Потом мы поехали в нашу полицию. За квартал до миштары он смущенно попросил меня выйти и тихо покатил за мной.
* * *
… «Майор Пронин сидел на телеграфном столбе и делал вид, что читает газету». Так и не дослужившийся до майора Бренер сидел на своем рабочем месте в израильской полиции и делал вид, что читает русскую газету. И даже конспектирует ее, как ленинскую «Искру». На самом же деле, бывший капитан МВД, а ныне — трудящийся Востока считал, сколько раз встречается каждая из тридцати трех букв русского алфавита в произвольно взятых текстах. Не то, чтобы я совсем свихнулся от своей абсорбции по-голливудски, а просто до этого я уже проделал аналогичное с сыновними шифровками.
Занимаясь тупой работой, я понял, что мне не стоит заниматься тупой умственной работой — она снимает самоконтороль. Это как учитель выходит из класса. В голову лезли мимолетные, но такие пронзительные подробности наших отношений с Маришей, что я уже не мог понять — то ли это действительно подробности, то ли я начал художественное редактирование своих «мемуаров»…
Ставшие здесь милыми чисто советские ее проявления: где еще врач будет декламировать вам Петрарку в подлиннике и в нескольких переводах, но испугается шутки по поводу густоты шерсти на моей груди: «У меня с Афгана прогрессирующий гипертрихоз»; «А ты уверен, что это не заразно?»; «К моей шерсти у некоторых бывает аллергия.»; «Аллергия у меня только на собак. И сильная. Так что если ты кобель, лучше признайся сразу…» А ее аристократическая небрежность в обращении с собственной дочкой, словно многие поколения предков не обходились без кормилицы и няни — вот так воспитывается независимость! А Левик до двух лет ходил с соской и, по крайней мере, до десяти — с Софьей Моисеевной…
…Наконец гигантский труд был завершен — я расположил цифры из шифра и буквы из газеты по частоте использования, напротив друг друга. «Перевел» цифры в буквы и приготовился собрать плоды своего труда. Но шифровка не плодоносила — вышла полная абракадабра. Горькую пилюлю напрасной работы золотила гордость, что сын мой оказался умнее, чем я предполагал.
Рабочий день давно закончился, и впустую. Уже больше часа Мики недовольно косился на меня. Я захлопнул тетрадь, и мы поехали домой.
После ужина в семейном кругу (Мики от трапезы отказался), я взял фото Левика и побрел к дому Анат. Только надо это было сделать до ужина: «тройка» уже закончила вечернее заседание, предъявлять сына для опознания было некому.
Номерами квартир старушек я сразу не поинтересовался, а ходить из диры [30] Дира (ивр.) — квартира.
в диру не было куража. И я решил покурить во дворе — вдруг кто-то да выглянет.
Выглянул хасид. В темноте и в «гражданке» он меня не признал, но озирался здорово. Как будто к бабе шел. Как гимназист перед борделем. Это мог быть тот самый счастливый случай, без которого ни одно расследование не идет. И я «упал ему на хвост».
Читать дальше