Валерий Воскобойников - Те же и Скунс – 2

Давид только-только запечатлел эту убийственную картину, когда в противоположную дверь буквально влетела рослая, дородная дама. Дети при её появлении мгновенно вскочили, кто-то движением испуганного зверька стал прятать хлеб за пазуху. Дама была элегантно, со вкусом одета, в мочках ушей трепетали тяжеленные золотые серьги. Борис Дмитриевич и Лёша немедленно заслонили приникшего к окуляру Давида, но было поздно: мадам уже заметила камеру.

– Кто позволил снимать?! Отдайте немедленно пленку, не то я ОМОН вызову!..

Это была, несомненно, сама Алевтина Викторовна Нечипоренко. Значит, бдительность вахтёрши до конца притупить не удалось, и та позвонила грозной начальнице прямо в машину. А что? Кому в наше время охота лишаться работы?

– Здравствуйте, Алевтина Викторовна, – как можно более непринуждённо заулыбался Благой. – Право же, мы ничего не снимаем, просто едем к себе с репортажа, завернули по дороге, ну и не в машине же камеру оставлять? Сами понимаете, вещь дорогая, казённая… А у вас мы так, между делом. Мы тут ввиду эпидемии небольшую статистику собираем. Начальство, понимаете, вечно что-то придумает… Как в вашем заведении с прививочками от гриппа?

– Какие прививочки?! Они мне будут тут допросы устраивать?! Таисья Ивановна, вызывай!

Невзрачная дежурная послушно кивнула и куда-то заторопилась. Встреча с ОМОНом троим телевизионщикам решительно не улыбалась. Могут для начала не только камеру поуродовать, но и части тела. Прецеденты, к сожалению, были.

– Да Бог с вами, Алевтина Викторовна, дорогая, – укоризненно расплылся Благой. – Пожалуйста, сейчас вам плёночку… Сами убедитесь, что чистая…

Давид у него за спиной щёлкнул камерой и неохотно протянул видеокассету:

– Она денег стоит, между прочим…

Благой передал кассету грозной мадам и слегка даже поклонился при этом. Она мёртвой хваткой вцепилась в добычу:

– На выход я вас сама провожу!..

Хрупкое перемирие продолжалось до двери. Уже на крыльце Лёша самым невинным образом поинтересовался:

– Алевтина Викторовна, извините, я надеюсь, хоть ваши-то собственные дети и внуки сывороткой обеспечены?..

Вот тут Благой затаил дыхание и невольно залюбовался юным коллегой. Умница Лёша поймал тот самый «момент истины», за которым гоняется любой репортёр. Будущая героиня репортажа размахивала «отбитой» у журналистов кассетой и неконтролируемо орала, в пылу ярости выдавая откровения, которые из неё не вытянул бы никакой следователь на допросе. Давид безразлично рассматривал тучки на небе. Даже искушённый в съёмочных делах человек вряд ли заподозрил бы, что как раз в этот миг с него «делают крупный кадр». Мадам Нечипоренко и подавно не догадалась.

– Я бы, честно говоря, за обычное воровство не сажал, – задумчиво проговорил Лёша уже в машине. – На производстве там, в фирме… Имущество бы в казну отбирал и ещё отрабатывать заставлял. Но вот кто у сирот… в больнице, в детском саду… Таких я бы сразу стрелял…

– Прямо сразу, – усмехнулся Благой. И снова ощущал, как много он, по сравнению с Лёшей, прожил на свете.

– А что, Борис Дмитриевич, скажете нет? Перевоспитывать их ещё?.. Вот такую Нечипоренку?.. И она всё поймёт, и раскается, и человеком жить будет?..

Благой промолчал.

Последние месяцы Владимир Игнатьевич Гнедин спал со включённым светом. Это началось где-то через неделю после гибели Мишки Шлыгина. Владимир Игнатьевич, как обычно, приехал на свою холостяцкую квартиру, выпил сам с собой дозу – небольшую, чисто для снятия душевного напряжения – и вроде заснул. Однако скоро его разбудил шорох. Он рывком сел на кровати и напряжённо прислушался… Всё было тихо, да и откуда бы?.. Он лёг снова, но едва стал засыпать, как опять раздались невнятные звуки. Которые вполне можно было принять за осторожные шаги в прихожей…

Над кроватью у изголовья висело бронзовое бра старинной работы – обнажённая богиня с факелом в руке. В незапамятные времена этот факел заканчивался горящей свечой. Народный искусник подвёл электричество и вставил патрон, чтобы можно было вкручивать лампу-миньон. Мишка Шлыгин несколько лет назад (когда подобные вещи у нас были в диковинку) привёз ему из Швеции лампочку в виде фаллоса. Она была абсолютной копией натурального мужского предмета, как бы с матово-розовой кожей, и отличалась лишь постоянной «готовностью к бою» да мягким свечением изнутри. Мишка знал, что в раннем детстве друг Вовка побаивался темноты. Виталик по этому поводу просто и бесхитростно ржал, но Мишка был намного утончённее Базылева. Даже стихи иногда карябал. Он и тогда, даря этот светящийся член, что-то продекламировал. Там вроде был остроумный выверт про «факел» и «fuck», но Гнедин запомнил только одну строчку: