Эрнест Хорнунг: Костюмированное представление

Когда-то в Лондоне ходило много слухов о человеке, чье имя теперь превратилось в пустой звук — и только. Свои миллионы Рубен Розенталь заработал на алмазных копях в Южной Африке и вернулся домой, чтобы с помощью этих денег наслаждаться жизнью в меру своих желаний и возможностей. Его подвиги вряд ли будут забыты читателями дешевых вечерних газет, которые постоянно печатали в те дни бесконечные анекдоты о его чудачествах и поразительном расточительстве, сдабривая эти байки любопытными подробностями о странных порядках, заведенных в доме миллионера из Сент-Джонс-Вуда. Он содержал целую свиту кафров, являвшихся в прямом смысле этого слова его рабами. Выезжая из дому, Рубен Розенталь всякий раз надевал свои огромные бриллианты: один он носил на галстуке, а второй — на руке. На публике он постоянно появлялся в сопровождении бывшего профессионального боксера, который, невзирая на то что повсюду пользовался чрезвычайно дурной славой, тем не менее был далеко не самым худшим из представителей челяди Розенталя. Так утверждала молва. Достоверность хотя бы части этих фактов, однако, была засвидетельствована и полицией, которая по крайней мере единожды была вынуждена вмешаться в личное дело Рубена Розенталя, передав затем его на попечительство властей. Последовавшее засим разбирательство освещалось вышеупомянутыми газетами со вполне понятными азартом и смакованием, материалы шли под броскими заголовками, набиравшимися крупным шрифтом. Вот и все, что было известно публике о Рубене Розентале вплоть до того самого момента, когда Старый богемный клуб, переживший к тому времени пору своего наивысшего расцвета, нашел целесообразным устроить большой званый ужин в честь столь состоятельного приверженца принципов этого клуба. Сам я на нем не присутствовал, но кто-то из членов клуба пригласил туда Раффлса, который в тот же самый вечер и рассказал мне обо всем, что там происходило.

— Ничего более удивительного мне в жизни наблюдать не доводилось, — сказал он. — Что касается самого джентльмена, то, конечно же, я был готов к некоторым из его странностей, но этот малый буквально поразил меня. Прежде всего, у него ужасно неприятная внешность: ростом он более шести футов, объем его легких, похоже, не меньше барреля [1] Английский баррель равен 163,65 л. , громадный крючковатый нос, огненная шевелюра и невообразимо рыжие бакенбарды. Пил он как бездонная бочка, но, приняв изрядно, пьянел лишь настолько, чтобы произнести речь, пропустить которую я не согласился бы и за десять фунтов. Очень жаль, что тебя там не было, Кролик, дружище.

Я уже и сам начинал жалеть об этом, поскольку обычно невозмутимый Раффлс находился сейчас в таком возбужденном состоянии, в каком мне никогда не приходилось его видеть. Может быть, он сам невольно стал подражать Розенталю? Ворваться в мою квартиру посреди ночи с одной-единственной целью — поведать об ужине в клубе — все это, безусловно, крайне не соответствовало моим представлениям об А. Дж. Раффлсе и не могло не вызвать у меня вполне обоснованных подозрений.

— И что же он в ней сказал? — машинально поинтересовался я, предчувствуя, что этот визит преследует другую, более серьезную цель, и ломая себе голову над тем, что бы такое это могло быть.

— Что он сказал?! — воскликнул Раффлс. — Да чего он только не наговорил! Он бахвалился своей деловой хваткой, хвастался своим состоянием, поносил свет, поначалу польстившийся на его деньги, но вскоре раздосадованно отвернувшийся из чувства зависти к его чрезмерному богатству. Он упоминал известные имена с подкупающей непринужденностью, божился, что он — лучший представитель того человеческого рода, который только и мог быть произведен матушкой Англией, даже если члены Старого богемного клуба и не согласны с этим. Как бы в подтверждение своих слов, он ткнул в огромный бриллиант, красовавшийся на манишке, мизинцем, украшенным точно таким же камнем: кто, мол, из наших надутых аристократов может щегольнуть подобной двойкой? Действительно, камни замечательные, с удивительным красноватым отливом, стоить они должны бешеных денег. Розенталь, однако, поклялся, что не взял бы и пятидесяти тысяч фунтов за пару, узнай он при этом, что на свете существует еще хотя бы один человек, способный разгуливать с двадцатью пятью тысячами фунтов на рубашке и с другими двадцатью пятью тысячами — на пальце. Такого человека просто нет, а если бы он и был, то вряд ли у него хватило бы духу носить бриллианты подобным образом. Сам же он не боится — и покажет нам почему. И прежде чем кто-либо успел вымолвить хотя бы слово, он выхватил огромный револьвер!