Эрнест Хорнунг - Совсем не синекура

Я поднял одну занавеску, сел к нему на кровать и стал его разглядывать. Я совершенно не мог понять, в каком состоянии было его здоровье, но в душе я был совершенно уверен, что мой дорогой Раффлс уже не тот, что был, и никогда таким больше не будет. Он состарился лет на двадцать, ему можно было дать по крайней мере пятьдесят. Волосы у него были совершенно белые, и это был никакой не маскарад, по-настоящему белые, даже лицо было абсолютно белым. В уголках глаз и вокруг рта образовалось много глубоких морщин. С другой стороны, глаза Раффлса казались, как всегда, ясными и зоркими, взгляд был таким же острым. Даже рот, сейчас закрытый, был его ртом, и ничьим больше, он свидетельствовал о силе характера. Ушла только физическая сила, но и этого было достаточно, чтобы заставить мое сердце обливаться кровью по моей единственной, но самой дорогой привязанности в жизни.

— Находишь, что я здорово постарел? — наконец спросил Раффлс.

— Слегка, — признал я. — Но это в основном из-за волос.

— Всему есть своя причина, но это потом, когда мы наговоримся, хотя я часто думаю, что начало положил тот самый долгий заплыв. И все-таки остров Эльба потрясающее зрелище, можешь мне поверить. А Неаполь и того лучше!

— Так ты все-таки был там?

— Еще бы! Этот рай в Европе и создан для таких, как мы с тобой. Но такого места, как какой-нибудь лондонский уголок, где и жары-то никогда не бывает, — такого места нигде больше нет. Здесь эта жара никому и не нужна, а если и становится жарко, то тут уж ты сам виноват. Это как калитка в крикете, которую не разрушишь, пока сам не вылетишь. И вот я снова здесь, уже целых шесть недель… И собираюсь встряхнуться.

— Но послушай, старина, ты ведь вроде не в форме?

— Не в форме? Мой дорогой Кролик, да-да, я ведь умер, на дне моря, и ты, пожалуйста, не забывай об этом ни на минуту.

— Так ты здоров или болен?

— Болен. Я почти отравлен этими Теобальдовыми рецептами и вонючими сигаретами и вообще слаб, как котенок, от вечного лежания в постели.

— А какого черта ты тогда лежишь?

— Да потому, что здесь лучше, чем в тюрьме, как ты, мой дорогой Кролик, боюсь, в том хорошо убедился. Я же тебе говорю: я умер, и весь ужас в том, как бы меня случайно не увидели живым. Неужели не понятно? Я просто не смею носа высунуть на улицу — днем. Ты даже не представляешь, сколько всяких совершенно невинных вещей не отваживается сделать тот, кто, как все знают, умер. Я даже не могу выкурить сигарету «Салливан», потому что, как известно, никто не испытывал к ним такого пристрастия, как я при жизни, — никогда не знаешь, где оставишь след.

— А в эту обитель что привело тебя?

— Уж очень хотелось снять квартиру, и один знакомый на пароходе порекомендовал мне именно эту; между прочим, отличный парень, Кролик: он за меня поручился, когда надо было подписывать договор. Видишь ли, я высадился на берег на носилках, очень трогательный случай: старик из Австралии, у которого на родине не осталось ни души и последняя надежда, Энгадинская вода [3] Минеральная вода курорта в Швейцарских Альпах. , не помогла — ничего не вышло, купил билет на корабль. Последний шанс увидеть родину, такое сентиментальное желание умереть в Лондоне — вот и вся история мистера Мэтьюрина. И если она на тебя не производит впечатления, то ты — первый случай. Теобальд был просто потрясен. Он ведь зарабатывает на мне. Кажется, еще и жениться собрался за мой счет.

— Так он догадывается, что ты здоров?

— Прекрасно знает, побойся Бога! Но он знает, что я знаю, что он знает, и нет ни одной болезни в его справочнике, от которой он бы меня не лечил — с тех пор как я попал к нему в лапы. Надо отдать ему должное: по-моему, он считает меня ипохондриком чистой воды. Такой, как он, далеко пойдет, он провел здесь половину ночей, гинея за ночь.

— Тогда, старина, у тебя, должно быть, слишком много гиней.

— Было, Кролик, было. Сейчас я бы этого не сказал, но не вижу причин, почему бы им снова не появиться.

Я не собирался расспрашивать, откуда взялись гинеи. Как будто мне было не все равно! Но я спросил старину Раффлса, как, черт возьми, ему удалось напасть на мой след, и в награду получил довольную улыбку, с которой старые джентльмены потирают руки, когда старые леди начинают клевать носом. Раффлс задумчиво выпустил идеальное кольцо голубого дыма и ответил:

— Я ждал, что ты задашь этот вопрос, Кролик. Давно я не делал ничего, чем бы так хотелось похвастаться! Прежде всего я, конечно, вычислил тебя по этим статьям о тюремной жизни. Они были не подписаны, но рука-то была твоя, рука моего Кролика!