Никита Воронов - Огненный лис

Сверху загоготали, захлопали в ладоши. Кто-то крикнул, давясь от смеха:

— Чего ты, зашебуршился-то? Не боись! Он уже не кусается.

— Ты лучше познакомься с ним. Поздоровайся! — Посоветовал Курьев. Это у нас тут Яша «живет», месяца два как поселился. Он раньше-то по Мариинскому дворцу вытанцовывал, в буфете тамошнем коньячок икоркой закусывал, а теперь вот… Уж больно жадный был.

Заболотного стошнило. Потом ещё раз.

Он отплевался, прокашлялся, изо всех сил старясь не смотреть в сторону полуразложившегося мужского трупа, и завопил:

— Что тебе надо от меня, Курьев? Что?

— Что надо… Что надо? — Передразнил голос сверху. — Сам знаешь, хомяк недоделанный.

— Не знаю! — Взмолился Валерий Максимович. — Ей-Богу… Неужели вам за работу платили мало? Обиделся? Ты скажи, я еще… У меня есть!

— Пла-ти-ли? — Проговорил по слогам Куря и обернулся к своим парням:

— Слышь, братва? Нам, значит, платили… Это те гроши, которые он нам кидал по-барски, платой называются?

Кампания оживилась, зафыркала зло, разом сплюнула в подвал:

— Ты, падла пестрая, фильтруй базар!

— Не то вот щас Яшу заставим без соли жрать…

— Да ты, нам по жизни без всякой работы должен, понял, мразь?

Куря тоже сорвался на крик:

— А за это кто мне заплатит? Ты? — Указал он пальцем на страшный, через всю щеку шрам. — Вы, бля, со Спиригайлой своим замусоленным… Вы в какой блудняк нас с Колей Майданчиком втравили? Под кого бросили, падлы?

— Под кого, Курьев, милый? Ни под кого! Я не понимаю…

— Все ты, мать твою, понимаешь. Обрисовал тогда тему: мол, надо лоха-таксиста придушить маленько, чтоб без работы остался. А лошок тот таким «художником» оказался… Расписал мне рожу под Пикассо — и уехал! Так кто мне теперь платить будет, а?

— Он заплатит, он! — Запричитал Заболотный. — Забирай его, делай, что хочешь! Он и не нужен мне вовсе…

— Ошибаешься, начальник. Сильно ошибаешься! — Оскалил зубы человек по прозвищу Куря. — Я бы его и без твоего разрешения загрыз. Да вот беда какая — не лохом он оказался, а Циркачом. За парня люди серьезные вступились… Интересуются.

— Кто вступился? Что за люди? Не знаю… Не было, клянусь!

— Не твоего собачьего ума дело. Твой номер теперь не шестой даже, понял? Нуль твой номер, падла… Велено тебя червям скормить. Потому что не нужен стал, мешаешься.

— Хорош с ним базарить, Куря! — Вмешался кто-то из парней. — Закрывай решетку. Пусть он пока здесь вместе с Яшей погниет, повоняет за кампанию.

— Как же это, а? — Завился ужом полковник. — Дорогие вы мои… Милые! Не убивайте! Я вам чего угодно… Чего угодно могу!

— Что, жить хочешь?

— Хочу, Куря, милый! Очень хочу!

— Ну, тогда мурчи. Мурлыкай…

— Что? Что говорить?

— Не перебивай, — поморщился Курьев. Он подал знак стоящему ближе всех «бычку», тот кивнул и молча направился в сторону катера. — Не перебивай… Расскажи-ка нам лучше, за каким таким интересом тебе Циркач понадобился? Только подробно, в деталях. Общий-то план мне и так известен.

— Какой Циркач? — Не сразу сообразил Валерий Максимович. — Ах, да! Это Рогов, значит?

— Он самый. Зачем ты на него охоту организовал? Чего тебе от человека надо?

— Ничего не надо. Ничего… Притравить просто немного щенка хотелось. Борзой уж больно, ох и борзой!

— Э-э, — скривился Курьев разочарованно. — Не хочешь, видимо, жить. Не хочешь.

Отвернувшись, он махнул рукой: дескать, кончайте! Молодежь скопом двинулась ко входу в подвал, доставая ножи и какие-то прутья.

Заболотный сьежился, замотал головой и крикнул что было сил:

— Не надо! Не-ет! Я расскажу. Расскажу!

Сбивчиво, путаясь и теряя мысли заговорил полковник сразу обо всем: об иконе, стерегущей сокровище русского князя, о тайных знаках, о том, как вызволяли из тюрьмы последнего в роду Роговых…

С каждым словом Валерия Максимовича глаза Кури все больше вылезали из орбит. Щеки подернул румянец, отчего сабельный шрам стал ещё заметнее и страшнее. В какое-то мгновение Куре даже почудилось нечто давнее, далекое: пламя степных костров, звуки бубна в ночи, конское ржание. И болгары-предатели… Взмах, удар клинка, боль!

Курьев мотнул головой, приходя в себя:

— Бред какой-то…

— Нет, клянусь тебе! — Чудом расслышал его Заболотный. — Чистая правда все, мы проверяли. Раскопки, факты… Пощади меня, а? Я ведь пригожусь еще, верно говорю — пригожусь!

Курьев пожал плечами, потом повернулся к своим людям, окончательно стряхивая наваждение: