Анна Данилова: Куклы на чердаке

После того, как Герман произнес несколько фраз обо мне (прозвучало мои имя и слово, похожее на «русс»), человек в плаще, вероятно, инспектор, взглянул на меня с любопытством.

— Инспектор Крулль, спрашивает у Софи, когда она в последний раз видела своего садовника Уве Шолля, — перевел Герман.

— И что она отвечает? — Я вся напряглась.

И тут я поймала взгляд Сони. Она словно умоляла меня молчать. Хотя можно было и не умолять…

— Она говорит, что видела его последний раз несколько дней тому назад в домике для садовника — он спал мертвецким сном… Ты можешь это подтвердить?

— Могу. Он пил, Соня сказала мне, что ужасно сожалеет, что приняла его на работу… Что он не выполняет свои обязанности, и что создается такое впечатление, будто бы он нашел просто теплое место с ночлегом и бесплатной кормежкой… — я подошла к ответу творчески.

Потом инспектор говорил довольно долго, отчего лицо Сони менялось… Когда он закончил говорить, она смотрела на меня уже с выражением смертельного ужаса на лице.

— Что случилось, Герман? Что он такого ей сказал? — Мы с Германом стояли чуть поодаль от Сони, и я очень надеялась, что все то, что он переводит мне, до Сони все-таки не долетает.

— Он сказал, что у него имеются сведения, полученные от непосредственного свидетеля, который утверждает, что садовник замерз в морозильной камере… И что узнала она об этом от тебя, Наташа… — приглушенным голосом переводил Герман.

Я почувствовала, что краснею. Конечно, речь шла о Розе, и именно она была тем свидетелем, о котором шла речь, больше некому. Значит, она прямиком отсюда отправилась в полицию… Что ж, она, вероятно, правильно поступила, обезопасив себя… К чему ей все эти садовники, трупы и куклы на чердаке, если она может спокойно уволиться и забыть об этом кошмаре? У нее-то все документы в порядке, не то, что у некоторых… Вот только я оказалась плохим психологом, раз не просчитала этот ее поступок. Я рассказала ей о замерзшем садовнике исключительно для того, чтобы она испугалась и ушла из этого дома, чтобы не подвергала себя дальнейшему риску. Ушла и все. Без последствий. Я и предположить не могла, что в ней проснется гражданская совесть, и она отправится в полицию — закладывать Соню (а может, и меня?). Вот и делай после этого людям добро…

Неожиданно Соня направилась ко мне. Выражение ее лица свидетельствовало о сильнейшем волнении. Она шла мне навстречу так, как если бы вокруг нас не было ни единой души, только она и я. Приблизившись ко мне, она произнесла с чувством, так, словно от этих ее слов зависела вся моя дальнейшая судьба:

— Еще не поздно подписать те документы, которые находятся у тебя… — Она не сводила с меня немигающих глаз. — Ты поняла меня? Они расспрашивают меня об Уве, но я не знаю, где он… И о той информации, что касается его исчезновения, мне тоже ничего неизвестно.

Она предупреждала меня:

— подпиши все документы, и визит полицейских не будет иметь к тебе никакого отношения;

— молчи об Уве, и визит полицейских не будет иметь к тебе никакого отношения;

— не будь дурой, и визит полицейских не будет иметь к тебе никакого отношения.

Я поняла все то, о чем она хотела меня предупредить, но и доставать из-под майки пачку документов и начать подписывать прямо на глазах у присутствующих казалось мне также нелепым… Ведь, если эти документы действительно могут помочь мне упрочить свое положение в этой стране, то какая разница, когда я их подпишу — сейчас или, скажем, через полчаса, когда полицейские удалятся… Другое дело, что они могут потребовать посмотреть мои документы…

Комиссар окликнул ее, она резко повернулась и вернулась на прежнее место, продолжить отвечать на его многочисленные вопросы.

Ситуация была идиотской. Я еще подумала тогда, что, если бы не было вообще этого Уве, этого садовника, то и полицейского бы тоже не было. Не стала бы Роза рассказывать в полиции о макете и проявлениях безумства своей хозяйки. А что, все крутится как раз вокруг этого Уве, этого пьяницы, которого мы благополучно, как мне кажется, похоронили на дне котлована…

Я посмотрела на Германа. Он, в свою очередь, не сводил своего озабоченного взгляда с Сони. Он-то, в отличие от меня, понимал, о чем идет речь…

Склонившись ко мне, но по-прежнему продолжая следить за Соней, он спросил меня вполголоса:

— Она говорит, что ты — ее близкая подруга, проживаешь в Болгарии… Она говорит о тебе очень хорошо… как ни странно…

— А они не спрашивают у нее, есть ли у меня виз…