Анна Данилова: Куклы на чердаке

— Прошу тебя… не уезжай… Умоляю тебя… — Соня выбежала из машины и бросилась ко мне.

Я ровным счетом ничего не понимала. И тут она заговорила!

— Прошу тебя… останься, я тебе все объясню… Это я, я, понимаешь, познакомила тебя с Тони! Я! Потому что я — твоя родная сестра, понимаешь? Сестра, о которой наш отец никогда не заботился… Ты — его любимая дочь… Неужели тебе не пришло это в голову? Мы с Тони действовали заодно… Я наняла его, чтобы ты влипла в дерьмо по самые уши… Это я вызвала тебя в Болгарию… Я — причина всех твоих несчастий… Отец нас с мамой бросил, когда я была еще совсем маленькой… Мама давно умерла, я воспитывалась в детском доме… Вот такая вот мелодрама. Но потом, когда я поняла, что ты не при чем… Словом, я решила искупить свою вину… Прости меня, если сможешь…

— А Тони? Он что, жив? — У меня глаза на лоб полезли от услышанного.

— Да… Я сказала ему, чтобы он дал тебе денег, чтобы не пропала… Я уже понимала, что ты не вернешься в Москву… У тебя — характер… Я следила за тобой… Эрвин, мой муж, помогал мне… Прошу тебя, скажи своему другу, чтобы он оставил нас, я должна многое тебе рассказать…

Услышав о том, что мой Тони жив, я захотела услышать и узнать все. И Герман не должен был присутствовать при этом…

— Я остаюсь, — сказала я, разглядывая Соню, как если бы это был сам Тони. — Герман, я позвоню…

— Наташа! — Герман даже схватил меня за руку. Но я вырвала ее, подошла к Соне близко-близко и посмотрела ей в глаза.

— Я остаюсь, — сказала я более твердо, не глядя на Германа, но обращаясь, конечно же, к нему. — Пойдем, Соня…

Мюнхен, октябрь 2008 г.

Я тихонько поскуливала на диване в гостиной, а Соня все рассказывала и рассказывала о том, как она познакомилась с Тони, как наняла его специально для того, чтобы он влюбил меня в себя… Слушать все это было настолько больно, что я ощутила даже физическую боль — у меня заболела голова, а потом заныло и все тело…

— Все. Хватит. Я больше не могу… Что было, то было… Ты, говоришь, специально пригласила меня для того, чтобы попросить у меня прощения? Чтобы покаяться? Так вот. Я тебя не прощу. Никогда. И знаешь, почему? Да потому что я любила Тони, а ты убила мою любовь, понимаешь? И это значит, что любви вовсе и нет… Мои родители тоже, вот, думали, что любят меня, а когда я попала в историю, не смогли сдержаться от упреков и вместо того, чтобы воспринимать меня, как жертву, выставили жертвой себя… Тони, получается, тоже никогда не любил меня, а лишь разыгрывал передо мной влюбленного парня, причем, за деньги… И опустил меня на самое дно, чуть не погубил меня, не уничтожил — и тоже за деньги… И ты, получается, моя сестра… Тоже никогда не любила меня. Больше того, ты ненавидела меня за то, что я вообще есть, и что наш отец любит меня, а тебя… А тебя он просто забыл. Вот и получается, что меня любил только один человек… Очень любил, а я никогда не обращала на него внимания… Некрасивый полноватый мальчик с восторженным взглядом, и очень нежный… Вот, если бы я осталась с ним, поверила в него и постаралась взглянуть на него не просто, как на скучного «ботаника», а как на мужчину, то была бы сейчас счастлива… А ведь он был симпатичный…

Соня с опухшим от слез лицом сидела передо мной и икала. Думаю, что и слова-то у нее иссякли. Все, что хотела, она мне рассказала.

— А зачем садовника убила? — Вдруг вспомнила я пьяницу Уве.

— Он сам замерз… — произнесла, не разжимая челюстей, Соня, как если бы это не Уве, а она сама замерзла в морозильной камере. — У меня от нервов рот не разжимается…

— Знаешь, а ведь я не хочу тебя видеть… Никогда. И решения своего я не изменю.

— Да я так и думала… — вздохнула с нервным всхлипом Соня. — Так мне и надо… Но я виновата перед тобой, и позволь мне перед тем, как мы расстанемся, все же помочь тебе… Подпиши эти несчастные документы, оставь мне… Я дам тебе денег, помогу подыскать квартиру, помогу с работой… А с этим Германом не советую тебе общаться… не надо, чтобы ты виделась с человеком, который о тебе так много знает… Поверь мне, ваше общение ни к чему хорошему не приведет…

— А это уже не твое дело…

Я с трудом поднялась с дивана. Сказать, что я чувствовала внутри себя опустошение — это не сказать ничего. Мне казалось, что я легла на диван молоденькой девушкой, а поднялась старой больной старухой…

— Так ты подпишешь документы? Ну нельзя, чтобы тебя арестовали из-за такой глупости… Мы с Эрвином так старались…