Лука Д’Андреа: Сущность зла

Jaekelopterus явился. Требовал пищи.

Он заполучил Макса. Теперь хотел заполучить меня. И Аннелизе.

Хотел заполучить Клару.

Оставалось только одно.

Я схватил Клару. Схватил Аннелизе.

Вдохнул. Выдохнул.

Закрыл глаза и отдался на волю потока.

Помню боль. Потоки грязи, холод, пробирающий до костей. Мир, который скатывался в бездонную пропасть. Крики Клары до сих пор звучат у меня в ушах, так же как и внезапно наступившее молчание, напугавшее меня еще больше. Спуск завершился, не знаю как и когда. Мы приютились в расщелине скалы и молча ждали, когда чудовище заметит нас и разорвет в клочки.

Этого не случилось.

Я баюкал Клару. Баюкал Аннелизе.

Ливень ослабевал. Сначала капли стали реже, потом превратились в морось, влажную пелену, и первые лучи солнца отражались в ней, рисуя на небе радуги. Камни больше не сыпались с вершин.

Грязевые потоки мало-помалу замерли.

Потом, тысячу лет спустя, загудели насекомые. Послышались голоса зверей. Куропатка показалась из кустов, заметила нас и взлетела, хлопая крыльями.

Облака поредели. Солнце набирало силу. Огромное, прекрасное солнце.

Из ущелья Блеттербаха больше не раздавался угрюмый рев. Поток насытился смертью.

Тогда я заплакал. Не от боли. Не оттого, что меня встретил пустой взгляд Аннелизе. Не оттого, что Клара стонала во сне.

Плакал я от того, что мне довелось увидеть.

Я видел Jaekelopterus Rhenaniae .

Чудовище с клешнями, чьи глаза — два колодца тьмы. Тварь, которую Бог решил стереть с лица земли, а Блеттербах приголубил в своих недрах, словно любящая мать. Я видел монстра. Видел, на что он способен.

Но…

В отчете о вскрытии говорится другое. Никаких клешней, никакого монстра. Никакого Jaekelopterus Rhenaniae . Толстая еловая ветвь, которую яростное течение превратило в гарпун. Иными словами, насколько можно судить, на самом Блеттербахе и замкнулся круг.

Но в те ужасные минуты, когда Блеттербах понемногу успокаивался, я проклинал, плакал, безумствовал. И когда безумие взяло надо мной верх, появились призраки. Они вышли из огненно-красного вертолета. Моисей с его суровыми чертами, Измаил с ленивой грацией Фитилька, Манни, безмятежно уверенный в себе, и Кристоф, с таким видом, будто он никогда ничего не воспринимает всерьез.

И Вернер пришел вместе с ними.

Пока они мягко высвобождали Клару из моих рук, набрасывали одеяло на плечи Аннелизе и проверяли ее зрачки, я пытался им объяснить, что не хотел их смерти, что, если бы можно было вернуться назад, я бы никогда не спустился в ту трещину и лавина не убила бы их.

От них никаких слов не требовалось.

Они просто были здесь.

Правило Зеро.

Под скальпелем хирурга я трижды находился на пороге смерти. Лезвие ножа перерезало уж не знаю какой нерв, а сильная инфекция довершила дело. Правая нога никогда не станет такой, как прежде.

Когда Майк увидел меня после Блеттербаха, он разревелся и потом только и делал, что всхлипывал. Майк все воспринимает чересчур трагически, он в глубине души всегда был очень сентиментален. Но я ловко управляюсь с тростью, вы об этом знали?

Видели бы вы меня: впору танцевать в балете.

Фильм «В чреве Бестии» удостоился какой-то премии, чем Майк невероятно гордится. Говорит, это откроет перед нами целую вереницу дверей, но он и сам знает, что больше никогда не выйдет на экраны фильм, в титрах которого значились бы Макмеллан / Сэлинджер. Я, однако, думаю: пусть твердит об этом, это ему на пользу — и не возражаю. Как поет Боб Дилан: «The Times They Are A-Changin’» [74] Времена, они меняются (англ.). , и не всегда в лучшую сторону.

Истинная проблема у меня была с головой, особенно в первое время. Большая проблема. Доктор Джирарди, психиатр, которому меня препоручили, даже боялся, что мне никогда не удастся восстановить психическое равновесие. Я приложил все силы, и теперь мне лучше. Манфред помогает мне, находит, чем заняться. Он задумал открыть восстановительный центр для алкоголиков. И хочет, чтобы я ему в этом помог. Такому человеку отказать невозможно. Как говорил Богарт, думаю, это начало хорошей дружбы [75] Фраза из финальной сцены фильма Майкла Кертиса «Касабланка» (1942). .

Аннелизе тоже пришлось нелегко.

У нее сильно повреждена рука. Даже сейчас перед дождливой погодой она принимает обезболивающие. Три раза в неделю ходит на физиотерапию. Теперь ей, как и мне, есть с чем бороться. Кошмары, тяжелые воспоминания, тревога. Часто взгляд ее затуманивается, тогда я понимаю, что она думает о Вернере, чье тело до сих пор находится в ущелье, в лабиринте пещер. Но с каждым днем она улыбается все чаще.