Лука Д’Андреа: Сущность зла

— А чудовище?

— Чудовище вернулось туда, откуда пришло. — Аннелизе посмотрела мне прямо в глаза. — Это я знаю из верного источника.

— Я…

Аннелизе коснулась губами моей щеки.

— Ты сам не ведал, что творил.

Горы, казалось, вибрировали от электричества, скопившегося в атмосфере.

Я ощущал то, что Вернер пытался выразить словами целую вечность назад. Враждебность Блеттербаха. Древнюю враждебность. Миллионы лет стоит это кладбище под открытым небом, где чудовищные твари испустили последний вздох.

Я подумал о пролитой крови Курта, Эви и Маркуса.

Может быть, какая-то их частица осталась там, в глубине. Не биологическая, конечно. Ветер, снег, вода, годы уничтожили ДНК родителей Аннелизе до последней молекулы.

Но что-то на более тонком уровне, частица того, что мы называем душой, еще витает здесь, и я подумал, благодаря поцелую жены, что, несмотря на Блеттербах, на раскаты грома и холод, в эту минуту души Курта и Эви обрели покой. Благодаря Аннелизе.

И внучке, которую им не довелось узнать.

— Сколько букв в слове «конец», Клара?

Девочка тут же ответила:

— Пять.

— Знаешь что, малышка? Мне очень нужно, чтобы ты меня обняла. Согласна?

Клара потянулась ко мне, и я, как делал в прошлом бесчисленное множество раз и хотел делать бесчисленное множество раз в будущем, поднял ее и крепко прижал к себе. Сквозь грязь и пот я вдохнул аромат ее кожи и закрыл глаза.

В этом аромате, как в волшебном ларце, заключены самые счастливые моменты моей жизни. Холодная пицца в пять утра во время съемок «Команды роуди». «Бойцовский клуб». Mein liebes Frӓulein… [72] Моя дорогая фрейлейн (нем.). Нежная мелодия «Небраски» на заднем плане. «Да» Аннелизе в «Адской кухне». Девять месяцев беременности. Мое отражение в зеркале, губы, шепчущие такое странное слово: «Папа». Вытаращенные глаза Майка, в кои-то веки умолкшего, когда я сообщил ему, что скоро стану отцом, а он станет…

Тут у меня в мозгу что-то щелкнуло.

Я окаменел. Медленно опустил Клару на землю.

Не было вокруг Блеттербаха. Даже дождя не было. Только этот щелчок.

Воспоминание о том, как Майк вытаращил глаза.

— Третье января восемьдесят пятого года, — едва выговорил я, запинаясь. — Третье января, Вернер. О боже. О боже.

— Третье января, — повторил Вернер, недоумевая. — Да, это настоящая дата рождения Аннелизе, но…

Я даже его не слышал.

За первым щелчком последовал второй и так далее. Лавина, которая мчится стремительно от «а» к «я» в ослепительной вспышке ужаса.

Дни рождения и треугольники вершиной вверх. И душа, которую безжалостное давление времени сделало бесчувственной, будто скалы, скалы Блеттербаха, настолько пропитанные ненавистью, что они извергают на свет нечто невыразимое, погребенное в сердце каждого человека.

Средоточие зла.

— Что вы… натворили? — прошептал я.

Вернер сверлил меня своими глазами хищной птицы, которые не видели. Не видели все тридцать лет, настолько ослепленные любовью к Аннелизе, что не замечали очевидного. Как и глаза Гюнтера, заложника его собственных демонов, и его брата Манфреда, проникнутого чувством вины и страстным желанием добиться успеха. Слепые, как глаза Ханнеса, замутненные предрассудками, а потом выжженные болью утраты.

Никто из них не увидел.

А ответ всегда был на виду, в ярком свете. Все это время.

Я вздрогнул, как от удара хлыстом.

Выброс адреналина.

Рыча, поднял голову. Схватился за толстую ветку каштана, выломал ее, обдирая ладони, схватил как дубину.

— Аннелизе, — приказал я, — возьми Клару. Бегите.

— Сэлинджер… — отозвалась Аннелизе. — Успокойся, пожалуйста.

— Спускайтесь в долину. Быстро!

Клара захныкала.

Я заскрежетал зубами.

— Джереми, — проговорил Вернер, — положи эту ветку.

— Отойди, Вернер… я не хочу причинить тебе вред. Но если сделаешь еще шаг, ударю.

— Боже милосердный, сынок, — недоверчиво произнес он. — Что с тобой такое?

— У тебя есть с собой веревки?

— Есть, в рюкзаке.

— Тогда используй их.

Вернер долго вглядывался в меня, совершенно сбитый с толку.

— Использовать?

— Надо его связать.

— Связать кого?

— Макса. Монстра с Блеттербаха. Убийцу Эви, Курта и Маркуса.

С каждым именем, какое я произносил, ярость моя возрастала.

Щелчки следовали один за другим.

— Ты сошел с ума, Джереми, — возразил Вернер. — Их убил Грюнвальд. В припадке безумия. Ты сам это знаешь. Он…

— Грюнвальд их защищал.