Джадсон Филипс - Обожравшийся каннибал

Над ячейкой пентхауса "М" загорелась красная лампочка.

-- Ну вот, начинается, -- сухо констатировала Джейн и, соединившись, сладким голосом проворковала: -- Да, пожалуйста?

В трубке послышался высокий холодный голос с сильными британскими интонациями:

-- Пожалуйста, точное время.

Джейн быстро разъединилась с пентхаусом.

-- Его Величество дает миллионный прием, но слишком беден, чтобы купить себе часы. -- И, восстановив связь, сладким голосом пропела: -- Десять часов одна минута.

-- Вы уверены?

-- Да, сэр. У нас часы "Вестерн юнион".

-- Благодарю вас.

В пентхаусе положили трубку.

-- Ну вот, теперь он знает, который час, -- объявила девушка.

-- Соедините меня с мистером Амато, -- попросила миссис Вич телефонистку, сидящую рядом с Джейн.

Менеджер по банкетам ответил не совсем любезно.

-- Это миссис Вич, мистер Амато, -- представилась главная телефонистка. -- Его Величество только что звонил, чтобы проверить время. Вы опаздываете на назначенную вам встречу уже на одну минуту и тридцать четыре секунды.

-- О Боже! -- вырвалось у Амато.

Глава 2

Когда мужчина достигает почтенного семидесятипятилетнего возраста, кажется вполне логичным, что он хочет отметить свой юбилей. А если к тому же это знаменитый, известный всему миру человек, которому более пятидесяти лет сопутствовали лишь выдающиеся успехи в его деле, можно ожидать, что многие не менее известные люди приложат все усилия, чтобы на нем присутствовать.

Конечно, несмотря на то, что виновник торжества был одним из самых богатых людей в мире, такой праздник вполне могли бы устроить его поклонники. Но Великий Человек задумал сам дать прием, и уже это привело весь персонал отеля "Бомонд" в настоящее смятение. Дело в том, что список приглашенных мог оказаться неожиданным и вовсе без великих имен. На свою семьдесят пятую годовщину он спокойно мог собрать странную компанию панков, неврастеников, алкоголиков, нимфоманок и дешевых искателей приключений, среди которых окажется только несколько известных представителей прессы, непонятных политических фигур и вполне респектабельных персон, которые не могут позволить себе не появиться на приеме у Обри Муна.

Обри Мун!

Британец по рождению, он стал знаменитым уже двадцатилетним. Это случилось в 1908 году. Его первые рассказы были Декадентскими, расплывчатыми и публиковались в журналах, редакции которых находились на левом берегу Сены. Мун устраивал щедрые приемы даже в те дни. И еще тогда он отлично понял, что даже самые верные друзья отходят от него так же легко, как сдирается кожа с банана. В то время и теперь его главной целью было показать грубо, без всякой жалости самые слабые места человека. Муна хотелось избегать, как ядовитую медузу. В период своего раннего творчества он вечно писал о разрушенных семьях, моральных отклонениях, нечестности людей. Потом, под влиянием таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, оставил свой негативный стиль и стал видным военным корреспондентом. Но его безжалостность только усилилась, а репутация возросла, потому что Мун вскрывал секреты сильных мира сего. У него возникла жажда власти, стремление контролировать жизнь именитых мужчин и женщин. И все во имя честной, святой журналистики. Муна боялись и ненавидели, но принимали таким, как есть, потому что игнорировать его -- означало бы показать всему миру, что вы чего-то опасаетесь. После войны начались путешествия по всему свету, появились романы, пьесы, сначала приз Пулицера, а потом и Нобелевская премия в области литературы. Голливуд тоже сделал свой золотой вклад в его банковские счета. Мун легко мог превратить маленького актера или актрису в настоящую звезду. Но смотрите! Его руки всегда были чисты, он мог в любой момент сломать их репутацию и карьеру. Этот человек запускал пальцы во многие дела, будь они английскими или американскими. После Первой мировой войны неожиданно стал завзятым путешественником. Изучил Средний Восток, как немногие англоязычные люди в то время, поднимался в горы, летал на самолетах и, как сам любил рассказывать, через определенные интервалы успешно занимался любовью с женщинами всех цветов кожи.

-- Никогда не забуду ту маленькую итальяночку в Неаполе, -- говорил он и в то же самое время смешивал с грязью все остальное женское население Италии и католическую церковь в придачу.

Вот таков был Обри Мун, если описать его кратко.

В семьдесят пять он стал карикатурой на самого себя в тридцать. Во время Первой мировой войны, одетый в форму, Мун был симпатичным и романтичным, подтянутым, веселым, смуглым, хорошо сложенным, с вызывающими черными усиками и темными как вороново крыло волосами, прилизанными, блестящими. В семьдесят пять его волосы и усы все еще оставались такими же, но было ясно, что это уже не дар природы -- они были искусно выкрашены. Щеки стали пухлыми и бледными, а под глазами возникли большие мешки. Губы под мертвыми усами стали тонкими и постоянно кривились в ехидной усмешке. Для него не было никого значительного -- от рассыльного мальчика до президента.