Закрыв дверцу на ключ, я отправился в "Вилку и Нож". Пришла усталость. День был, конечно, долгий, но причина состояла в том, что все, что кипело внутри так долго, вырвалось наконец наружу, и стало немножко пусто.
Пенни Уиллард и еще полдюжины народу, включая гитариста, все еще сидели за большим круглым столом в углу. Остальные столики опустели, только маленький седой человек, во фланелевых брюках и голубом блейзере, в берете набекрень, сидел на табурете у бара, задумчиво вглядываясь в порожний стакан. Он взглянул на меня, проницательные серые глаза внезапно заблестели. Потом взгляд снова остекленел, подбородок упал на грудь, а пустота порожнего стакана стала еще безнадежней. Пенни увидела меня и, оставив приятелей, подошла к двери.
- Как Гарриет? - спросила она.
- Как ей и положено. У нее сейчас трудный период жизни.
- Знаю. И чувствую себя виноватой.
- Потому что пригласили сюда Эда? Я уже говорил вам, риск был его профессией.
- Что вы будете делать дальше, Дэйв?
- Не знаю, - ответил я. - Пока картина больше напоминает рассыпанную головоломку. Я не знаю, что должно получиться в итоге. Я пока перекладываю кусочки.
- Угостите чем-нибудь на сон грядущий?
- Конечно. Опять шотландское?
Она кивнула. Я подошел к бару и заказал шотландское виски ей и двойной бурбон со льдом себе. Потом отнес бокалы к столику, туда, где уже сидела Пенни.
- У всех мурашки по коже, - сказала она. - Раз с вами сегодня такое случилось, значит, он где-то рядом, за спиной. Страшно.
- Он близко, и он нервничает, - сказал я. - Нам может повезти.
Она глотнула виски.
- Я говорила вам, что Эд где-то за неделю до того, что случилось, хотел все бросить? Я убедила его остаться.
- Нет, не говорили. И Гарриет не говорила. - Первый глоток бурбона явно пошел мне на пользу.
- Он знал свою работу, Дэйв. И он сказал мне через две недели, что дело безнадежно.
Это было в духе Эда - прикинуться, что он сама открытость, если ему нужна была информация.
- Он сказал мне, что старая история давно стала сказкой с известным сюжетом. За двадцать лет ничего не прибавилось и не убавилось. Ничего больше не найти. Я умолила его продолжать. Так что если он и нашел что-то, то потом. Поэтому я виновата.
- Не глупите. Как вы сказали, он знал свою работу. - Я хотел уйти от разговора об Эде или о Гарриет. - Ваш друг капитан Келли - интересный малый, он просто набит воспоминаниями.
Пенни рассмеялась.
- Единственная крупная неудача Лоры, - сказала она. - Он рассказал вам про свою безумную страсть и свои строгие нравственные правила? Так он мучается уже двадцать с лишним лет.
- Я не думал, что вы станете над этим смеяться, - сказал я.
- Минуточку, Дэйв! - Ее голубые глаза похолодели.
- Вам это кажется смешным? - спросил я. - Мораль Келли здесь, конечно, смотрится немного странно. Но вот смешно ли?
- Я смеялась над Лорой, - ответила она, - которая скоро дождется того, что на нее и глядеть никто не захочет.
- Наверно, Келли переборщил: если учесть его горькую долю, это простительно.
- Уверена, что нет.
- Тогда это нехорошо, - сказал я вежливо, пытаясь поддержать разговор. Бурбон был приятен на вкус, и самочувствие несколько улучшилось.
- Вы любите изображать Господа Бога?
Я посмотрел на нее, изумленный внезапной болью в ее голосе:
- Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
- Нет! Давайте поговорим о вашем высокоморальном тоне, мистер Геррик!
- Хорошо. Говорите.
Она зло смотрела мне в глаза.
- Мне двадцать один год, - сказала она. - Меня бросил мой парень. Предполагается, что я буду терпеливо ждать, пока кто-нибудь женится на мне, и даже не побуду свободной женщиной?
- Думаю, долго ждать не придется, - проговорил я, пытаясь обратить все в шутку.
- Сколько вам лет, Дэйв? Тридцать пять? Тридцать восемь?
- Будет тридцать шесть, если это важно.
- Вы были когда-нибудь женаты?
- Нет.
- И все эти годы оставались целомудренны?
- Ну... нет.
- Вот смотрите: вы можете позволить себе снять квартиру и номер в гостинице под чужим именем, и, поскольку вы уверены, что об этом никто не узнает, у вас хватает наглости читать мораль тем, кто делает то же самое, но открыто, потому что у них нет денег. Чем номер в гостинице чище и нравственней, чем иголки под деревом в дни фестиваля?
- Теоретически - ничем.
- Практически - ничем! - Она почти кричала.
- Это уже другой вопрос, - сказал я. - Публичность в этом деле оскорбляет других, а это, похоже, в обычае Нью-Маверика. По своей природе секс интимен, это дело двоих. Когда он превращается в цирк, суть теряется. Это акт любви, и цель его - сотворение новой жизни.
Читать дальше