Лорел Гамильтон - Торговля кожей

— Я не могу нормально работать, когда так прикасаюсь к тебе. Я не способен думать ни о чем, кроме тебя, кроме крови и ран.

Он вновь прикрыл глаза, наверное, считая в уме, или что-нибудь вроде того, позволяющее ему вернуть самообладание.

Все мы уставились на него, за исключением Бернардо, которому приходилось следить за дорогой.

— Приехали? — поинтересовался он у Виктора.

— Да, — коротко ответил он.

Олаф открыл глаза:

— Кто-то из нас дожжен вернуться в участок, чтобы присмотреть за той женщиной, Паолой Чу.

— Хорошая мысль, — сказали мы с Эдуардом одновременно.

— Мы с Бернардо могли бы вернуться, — предложил Олаф.

— Спасибо, что не сомневаешься в моем согласии, верзила, — ехидно поблагодарил его Бернардо.

— Да пожалуйста, — отозвался Олаф, словно не уловив сарказма в словах Бернардо.

Мы находились в той части города, которая была расположена ниже Стрипа (Стрип — одна из главных достопримечательностей Лас-Вегаса, частью которой является знаменитый бульвар Лас-Вегас, вдоль которого расположены казино и гостиницы — прим. переводчика), но более точно я сказать ничего не могла, поскольку, лежа на заднем сиденье, я могла разглядеть не слишком много.

Бернардо с Виктором вышли из машины, при этом Бернардо открыл дверь для Эдуарда. Я попыталась выбраться из машины, но боль схватила меня, как чья-то рука, заставив застыть на месте.

— Давай я помогу, Анита, — предложил Эдуард.

Он начал вытаскивать меня из машины, стараясь обращаться со мной очень бережно.

Виктор заглянул в салон и сказал:

— Нас заметили. Возможно, даже снимают на камеру.

— Тогда какого фига ты нас сюда притащил? — прошипел Эдуард.

— Так было ближе, к тому же вы можете сказать, что находитесь здесь для того, чтобы допросить коллег Паолы Чу; главное, чтобы Анита вошла в здание на своих двоих, по возможности.

— Идти можешь? — спросил меня Эдуард.

— Далеко?

— Десять метров, — ответил он.

Вот так просто, он без труда рассчитал расстояние до двери. Я ни в жизни не смогла бы так развить свой глазомер.

— Дайте мне облокотиться на чью-нибудь руку и прикинуться кисейной барышней, и я справлюсь.

Я села и кожаный пиджак свалился на пол. Олаф перегнулся через сиденье и поднял его, Эдуард подал мне руку, позволяя самой выбраться из машины.

Олаф протянул ко мне руку и помог мне натянуть футболку поверх ран. Красная кровь на фоне синей ткани смотрелась фиолетовыми пятнами. Мы заправили края футболки в джинсы, чтобы продольный разрез на ней был не так заметен.

Я встала на ноги, пусть и хваталась за руку Эдуарда так крепко, как никогда ни за кого не цеплялась. Мне даже стоять было больно, я почувствовала, как струйка крови побежала вниз по моему животу. Плохо, раз мне так больно даже стоять, то идти будет еще больнее. Гадство!

Эдуард рассовал часть моего арсенала по карманам, которых на нем было полно, но немалая часть моего оружия, а также мой жилет все еще валялись на полу.

— Оружие, — потребовала я немного сдавленным голосом.

— Забудь, — сказал Виктор.

— Нет, — запротестовала я.

Олаф, не говоря ни слова, начал собирать с пола мой арсенал, рассовывая, что мог, за пояс своих брюк. Эдуард уже прихватил мой рюкзак. Олаф подобрал кожаный пиджак:

— Это чтобы спрятать руки, — пояснил он.

Я поняла, что его руки покрыты моей кровью. Не то чтобы я не заметила этого раньше, но от вида моей крови на его руках, при том, что я все еще сохраняла вертикальное положение, я ощутила царящий кругом зной пустыни намного острее.

— Внутрь, — прошептала я, — давайте скорее войдем внутрь.

Эдуард без лишних вопросов повернул меня в сторону здания. Когда я повернулась, что-то непривычно натянулось в животе. Мой желудок угрожающе сжался. Лишь бы меня не стошнило с такими ранами на животе. Это будет чертовски больно. Я мелкими глотками вдыхала горячий, словно застывший воздух и концентрировалась на каждом шаге. Я фокусировалась на том, чтобы каждый шаг казался максимально естественным, на случай, если нас снимали, а также на том, чтобы двигаться не слишком быстро, иначе я еще больше потревожу раны. Это была одна из самых осторожных прогулок, которые я могу припомнить. Я настолько сосредоточилась на ходьбе, что не замечала здание, пока Викор не придержал для нас двери.

Тут я посмотрела наверх, разглядев вывеску «Трикси», на которой светилась неоновыми огнями полуобнаженная женщина, сидящая в огромном бокале для мартини. Вывески было уже достаточно, но хозяева заведения сочли необходимым дополнить ее неоновой надписью в витрине возле входа, без обиняков гласящей: «Девочки, девочки, девочки— голые всегда».